Богдан Сушинский - Колокола судьбы

Часового на ближайшей вышке уже насторожил шум возле виселицы, он развернул прожектор, повел лучом по машине, но Отшельник, пригнувшись, успел проскочить к забору и метнуть гранату прямо туда, на вершину вышки, откуда бил предательский луч. Бросок оказался на удивление удачным: площадку, на которой стоял часовой, разметало взрывом. Прожектор, естественно, погас, зато с других вышек сразу же ударили несколько пулеметов.

Часовые пока что стреляли наобум, еще не представляя себе, что, собственно, происходит. Но взрыва и пулеметных очередей было достаточно, чтобы поднять охранный батальон. Из пристроенных у лагерной ограды казарм тоже доносились выстрелы, шум, команды офицеров.

Беркут увидел, как сработала еще одна граната, брошенная Отшельником уже в гущу солдат, вырвавшихся из ворот воинского городка. Вместе с Мазовецким он открыл огонь, давая возможность Отшельнику отойти. Но тот затаился где-то между лагерным забором и все сильнее разгорающейся виселицей и, похоже, отходить не собирался.

— Что будем делать, Беркут?! — крикнул Мазовецкий, отстреливаясь из-за ствола дерева уже возле самой ограды кладбища. К счастью, немцы еще не поняли, сколько партизан, где они и вообще что происходит. — Отшельник перебежал к эшафоту. И дальше ни шагу.

— Уходим. Если он еще окончательно не потерял голову, тоже уйдет. Через кладбище.

— Тогда к машине, я прикрою.

Проезжая по улице, они увидели, как из дворов выскакивали немцы и полицаи, но на появление их машины никто не реагировал. Все спешили туда, откуда доносилась стрельба.

Стоя в кузове с пистолетом в руке, Мазовецкий еще и подгонял их, объясняя, что на казармы батальона напал отряд партизан. К тому времени, когда они подъезжали к окраине села, оба пулемета, стрелявшие из оврага, уже замолкли. Через пару минут один вдруг снова ожил, но уже не в долине, а где-то в районе кладбища.

— Это кто-то из наших стреляет? Кто там остался? — взволнованно спросил Беркут у вынырнувших из предрассветной дымки оврага людей. Он с радостью узнавал их, помогая взобраться на борт: вот рядовой Копань, этот, с пулеметом — старшина Кравцов, дальше — Арзамасцев, младший сержант Горелый, сжимавший рукой левое предплечье, наконец, младший лейтенант Колодный. Однако никто из них не знал, кто продолжает вести бой. — Так кто же все-таки за пулеметом? Младший лейтенант, я вас спрашиваю! Вы командовали группой.

— Гаёнка нет, — произнес кто-то из сидевших в кузове. — Он был с пулеметом.

— Да вот он, — возразил второй, показывая на фигуру, метнувшуюся метрах в двадцати, по склону оврага.

— Гаёнок, ты?! — бросился навстречу ему Беркут. — Кто ведет бой? Где твой пулемет?

— Да этот поп-нехристь вырвал его у меня, — проговорил Гаёнок, тяжело отдуваясь. — Только вставил второй диск — а тут он. Отступай, говорит, прикрою, и буквально отшвырнул меня. Я-то думал, что он будет отходить вслед за мной. Для него ведь дегтярь — что игрушка. Да вон он, короткими очередями шпарит. Жаль, пулемет немцам достанется. Мы его с Большой землицы десантировали.

— Уходим, капитан, на окраине соседней улицы — мотоциклисты! — крикнул Мазовецкий, стоя на лесенке, ведущей в крытый кузов машины. — Приготовиться к бою!

— Да, спасти Отшельника мы уже не сможем, — согласился Беркут, бросаясь к кабине. — Хороший был бы боец. Не могу понять, к чему эта истерика? Почему люди вдруг идут на гибель тогда, когда в этом нет никакой необходимости? Ведь мог бы еще повоевать, — нервно стучал он кулаками по коленям.

Но Корбач понимал, что это уже разговор с самим собой, и ни на один из вопросов капитана не отвечал. Он гнал машину к лесу, чувствуя, что на хвост ему садятся немецкие мотоциклисты.

Как только машина вошла в перелесок, капитан приказал всем занять оборону по его кромке, по обе стороны дороги, и сам тоже залег за пулемет, пристроив его на небольшом раздвоенном пеньке. Однако, не доезжая метров триста до леса, мотоциклисты остановились. Чтобы окончательно укрепить их в намерении повернуть назад, Андрей прошелся по ним несколькими очередями. Фары немедленно погасли, и мотоциклисты начали уходить.

Можно было не спешить с этими очередями, подпустить чуть поближе и ударить всем вместе, наверняка, но Беркут опасался, что подойдет подкрепление, бой затянется, и к утру им отрежут путь отступления к базе. А бойцы и так чертовски устали. В последние дни он буквально измотал их бесконечными операциями и длительными маршами.

Третью, самую длинную, очередь он послал, уже пробежав метров пятьдесят по опушке леса. Но не для того, чтобы завязать бой, а чтобы отсалютовать по Отшельнику, по погибшему бойцу его группы.

— А ведь если бы мы не поспешили с этой вылазкой, да постарались наладить связь с пленными, можно было бы организовать восстание. Вот в такую ночь, гранатно-пулеметным ударом по вышкам, разломав взрывами стену… — на ходу высказывал свой план Колодный, приближаясь вместе с Беркутом к машине.

— Считай, что это была репетиция, — прервал его капитан. — И можешь быть уверен: этим нападением мы подняли дух пленных настолько, что они и сами подумают, как бы попытаться перебить охрану и бежать. Ничего не поделаешь, в партизанской борьбе иногда нужны и такие экспромты, пусть уж там, в академиях и Генштабе, нас простят.

Огромное, густо засаженное деревьями кладбище находилось за селом, на возвышенности, и подойти к нему, даже сейчас, днем, было не так уж трудно.

По рассказам старика, у которого он прятался, Крамарчук знал, что расстрелянные, в одной могиле с которыми оказалась Мария Кристич, были похоронены как бы вне кладбища. Их могила оказалась за нешироким рвом, которым оно было очерчено, почти у самой опушки леса. Поэтому найти её не составило особого труда.

Выглядела могила неухоженной, холм на ней местами осел. Но всё же с краю, со стороны леса, уже стоял наспех сбитый из неотесанных веток, неуклюжий крест, на макушке которого кто-то пригвоздил пустую консервную банку, оставив в ней огарок свечи. Тут же, у холма, лежала колода, очевидно, заменявшая скамейку.

Погребенные здесь люди считались врагами рейха, и каждый, кто пытался ухаживать за их общей могилой, тоже рисковал. Вот почему и крест был несуразным, и колоду положили за кустами, чтобы те, кто мог оказаться на кладбище, не видели сидящего на ней.

— Здесь она и лежит, Мария наша… — тихо проговорил Крамарчук, первым подходя к могиле. — Здесь… Кто бы мог нагадать ей такое там, в замурованном доте?

Беркут, увидев на глазах его слезы, тоже почувствовал, что горло сдавило спазмом, и он еле-еле сдерживается. Чтобы хоть как-то пересилить себя, Андрей дотянулся до креста, глубже всадил его в землю, подравнял и, достав зажигалку, зажег огарок свечи.