Яков Михайлик - Соколиная семья

— Сколько же тебе годков от роду? — лукаво спросил Василий Лимаренко. Если ты целый век не слыхал соловьиного пения, то, судя по всему, тебе никак не меньше ста шестидесяти. А?

— Почему ста шестидесяти?

— Сто лет не слыхал вот этих певчих птах, да война идет третий год. А год войны, сам знаешь, к десяти приравнивается. Тебе же, как летчику, год за три засчитывается. Вот и посчитай сам. Три на двадцать – шестьдесят. Плюс сто. Итого сто шестьдесят, — засмеялся Лимаренко.

— Здорово ты, Вась, брехать научился за эти шестьдесят лет, — шуткой на шутку ответил Чумбарев.

Ребята, разлегшиеся на остро пахнущей вешним настоем траве, попыхивали папиросами, улыбались, изредка вставляли реплики. Саша Денисов ворчливо заметил:

— Помолчали бы, остряки. Не так уж часто слушать вот такое доводится. — Он показал рукой в сторону перелеска.

Ночь звенела руладами – очень светлыми, прозрачными, с какими-то тонкими серебряными переливами.

— Эх, соловушки… — вздохнул Павлик Оскретков и загасил окурок. — Попоют с мая до начала июня, выведут птенцов и умолкнут до следующей весны…

— Ничего, Паша, мы еще столько весен встретим с тобой, столько соловьиных песен наслушаемся! Особенно после войны. Ни тебе дыма, ни огня, ни пальбы. Сиди где-нибудь в палисадничке, попивай душистый чаек и слушай соловушек, мечтательно сказал Иван Максименко.

— Когда ей конец, войне-то? — медленно, словно каждому слову приходилось преодолевать преграду, проговорил Павел. — Вот если бы союзники открыли второй фронт, может, и побыстрее бы управились с фашистами.

— Да они вроде бы действуют, — сказал Геннадий Шерстнев.

— Из чего же ты сделал такое заключение? — спросил

Саша Денисов.

— Так я же не только соловьев слушаю, но и радио… Диктор так и сказал, что наши союзники оказывают со своей стороны советскому народу все возрастающую помощь вооружением и материалами.

— Что-то я не вижу этой помощи, — скептически процедил Денисов.

— Погоди. Не перебивай, — одернули ребята Сашу.

— Ну так вот, — продолжал Геннадий. — За последние месяцы, говорит, союз антигитлеровских государств укрепился совместными и одновременными боевыми действиями против итало-германских фашистов.

— Ха, — усмехнулся Денисов, — то-то, гляжу я, в воздухе то слева от Генки союзник, то справа. Что за чудеса, думаю? Дай поближе подлечу. Захожу – слева Яша Михайлик, пристраиваюсь справа – Илья Чумбарев. Надежные союзники! Эти ни в коем разе не подведут.

Летчики и техники дружно засмеялись.

— Я им серьезно, а они – хиханьки да хаханьки, — обиделся Шерстнев.

— Давай-давай, — выручил его кто-то. — Чем там закончил диктор?

— А закончил вот чем. Мощные удары Красной Армии по немецко-фашистским войскам с востока слились, мол, с ударами наших союзников по. разгрому итало-германских армий в Северной Африке. В то же время авиация союзников наносит все более чувствительные удары по Германии и Италии.

— Ну прямо замполит! Без конспекта шпарит, — не удержался Денисов.

— Между прочим, именно я и попросил его провести в эскадрилье беседу, неожиданно услышали мы голос заместителя командира полка по политчасти. Правильно говорил Шерстнев. В ходе войны боевой союз СССР, Англии и США все более укрепляется. Ну-ка, Яков Данилович, — обратился он ко мне, — посвети фонариком. Кое-что запамятовал…

Я направил полоску света от электрофонаря на блокнот замполита.

— Ага, вспомнил, — полистав странички, сказал он. — Вот одно любопытное письмецо. Его писал пленный солдат немецкой танковой дивизии СС "Адольф Гитлер".

Ребята с любопытством слушали.

— Так вот, Фердинанд Мюллер рассказал, что не так давно, проезжая Рурскую область, он вынужден был остановиться в Динсбурге. А почему? Да потому, что там объявили воздушную тревогу. Вы понимаете, товарищи, в глубоком вражеском тылу – тревога! Значит, наши союзники беспокоят гитлеровцев, треплют им нервишки…

Потом поезд этого Мюллера, как он сам говорит, направился к Эссену, но, не дойдя до станции, остановился. Эссен бомбили англичане. Заводы, улицы, целые кварталы, по свидетельству немецкого солдата, были охвачены пожаром. Горели бензохранилища, фабрики и другие объекты. Весь Эссен представлял собой море огня.

— Будет время – вся Германия займется огнем, — глухо проговорил Максименко.

— Эссен, как говорят, — частный случай, — заметил Денисов. — А скажите, товарищ комиссар…

— Комиссаров теперь нет, Саша, — поправил его политработник.

— Это все равно, — улыбнулся Денисов. — Скажите, как все же дело обстоит со вторым фронтом?

— Что ты привязался? Сам, что ли, не знаешь, — попытался кто-то урезонить Денисова.

— Я не Черчилль и не Рузвельт, чтобы знать об этом, — отпарировал Саша.

— Вы знаете, товарищи, что отсутствие второго фронта в Европе спасло гитлеровскую Германию от поражения в прошлом году. Эту передышку гитлеровцы использовали для нового наступления против нас минувшим летом и осенью. Упустить благоприятные условия для открытия второго фронта сейчас, в этом году, — значит нанести серьезный ущерб нашему общему делу. Поэтому наше правительство, Верховное Главнокомандование принимают все меры к тому, чтобы второй фронт был открыт как можно быстрее, в максимально сжатые сроки.

— То наши, — разочарованно заметил Денисов. — А заморским господам это, как видно, не очень желательно, невыгодно. Известно – бизнесмены…

— А второй фронт, Сашенька, — Илья Чумбарев приподнялся на локте, — вот он, рядом. Белгородские, сумские, орловские партизаны. Так шерстят немчуру, аж пыль столбом.

— Что верно, то верно, — вступил в разговор инженер Дрыга. — Слыхать, недавно орловский партизанский отряд "Смерть немецким оккупантам" поддал жару фрицам. Налетел на железнодорожную станцию и перебил тамошний гарнизон человек этак двести, вывел из строя оборудование, входные и выходные стрелки. Такой, говорят, трам-тарарам устроил!

— Вот это я понимаю – второй фронт! — удовлетворенно произнес Денисов.

— Наконец-то успокоился, — бросил Василий Лимаренко.. — А то никак не поддавался агитации, соловьиная душа.

Разговаривали еще с полчаса. Первым поднялся замполит:

— Спать, друзья, спать. Завтра – жаркий день.

Летчики и техники не без сожаления покинули облюбованное местечко. Вслед уходящим звенели чистые соловьиные голоса.

Поднимались мы обычно с рассветом. Умывшись и накоротке позавтракав, спешили на командный пункт или на стоянку самолетов, прямо к машинам.

В этот день полк был на ногах часа в четыре. Гвардии подполковник Мельников и начальник штаба Антон Васильевич Верещагин подошли на командный пункт, где собрался летный состав, и, приняв рапорты от командиров эскадрилий о готовности экипажей, поставили задачу на день. Предстояла нелегкая работа прикрывать от налета вражеской авиации город Курск.