Яков Михайлик - Соколиная семья

Ведущий немец принял лобовую атаку, навязанную капитаном Балюком. Я решил атаковать ведомого месса, который опаздывал с разворотом или избегал встречи с нами. Дистанция сближения быстро сокращалась. Еще одно мгновение – и длинная очередь, направленная под ракурсом одна четверть, пронизала фоккера. Объятый пламенем, он свалился на землю северо-западнее Малоархангельска.

Выйдя из атаки левым боевым разворотом, чтобы просмотреть заднюю полусферу и в случае необходимости своевременно принять решение на атаку, я увидел, как два ФВ-190 с двух сторон пытаются зажать моего ведущего в клещи. Почувствовав опасность, Балюк почти мгновенно подвернул свой як и меткой очередью сбил одного немца. Я развернулся в обратную сторону, свалил самолет на левую плоскость и атаковал фоккера, который заходил в хвост машины Балюка. Прицельная очередь – и фокке-вульф переходит в отвесное пикирование. Каскад фигур – и еще один фоккер от меткой очереди Ивана Балюка уходит из боя. Иван Максименко и Александр Денисов надежно прикрывали нас сверху. Они не дали возможности ни одному вражескому истребителю достичь преимущества в высоте, и мы спокойно расправлялись с численно превосходящим противником.

Вслед за первым вылетом последовал второй. Третий раз летал на разведку. Время шло к исходу дня, когда я возвратился на аэродром. Сняв парашют и шлемофон, помог Терентьеву замаскировать самолет.

— Больше не будет вылета? — спросил механик. — Если не будет, надо готовить машину на завтра.

— Подожди, может быть, еще придется лететь. Давай покурим.

Терентьев не курил, но всегда со мною соглашался:

— Покурим.

Мы отошли от машины.

— Жарко было? — полюбопытствовал сержант.

— Как в Узбекистане в разгар июля, — затягиваясь дымком, ответил я.

Юрий понимающе улыбнулся.

У штабной землянки стояли подполковник Верещагин и высокий, как пожарная каланча, капитан Ганзеев. Поговорив о чем-то, они посмотрели в сторону самолетов Максименко и Оскреткова, потом Ганзеев поднял вверх ракетницу, и над аэродромом рассыпались зеленые искры ракеты. Тотчас же две машины порулили на старт.

— Юрий, готовь як к вылету, — бросил я механику на ходу, направляясь к офицерам штаба.

— Есть! — круто повернулся Терентьев.

Подбежав к Верещагину и Ганзееву, я с ходу засыпаю их вопросами: куда полетели ребята, надо ли готовиться мне… Наблюдая за взлетающей парой, штабисты молчали.

Подошедший к нам командир полка сказал:

— Большая группа бомбардировщиков противника над Понырями. Туда почти полностью пошел соседний полк. Нам тоже приказали подбросить парочку яков. Ну, Михайлик, рассказывай о разведке.

Достав планшет, я начал докладывать. Капитан Ганзеев записывал результаты разведки в рабочую тетрадь, а начальник штаба то и дело подгонял его:

— Давай, давай быстрее! Разведданные ждут в дивизии. Видишь, какая разгрузка на станции Комарычи. Для ночной авиации работы хватит с вечера до утра.

Капитан выпытал у меня все, что ему было необходимо, и побежал к телефону.

Мне очень хотелось вылететь на помощь товарищам.

— Летчики-то они опытные, обстрелянные, но ведь там, над Понырями, будет свалка. Оскреткову и Максименко нужна помощь. Разрешите вылететь? Самолет Чумбарева и мой готовы.

Однако нас не пустили ни капитан Балюк, ни подполковник Мельников: не было в том нужды…

Прошло порядочно времени. При благоприятных условиях ребята должны были уже возвратиться на свой аэродром, но их пока не видно и не слышно. Ожидающие начали высказывать разные предположения. Одни говорили, что Максименко и Оскретков произвели посадку на одном из соседних аэродромов, так как было уже поздно. Другие все еще рассчитывали, что летчики вот-вот подойдут. Мы обзвонили все имеющиеся поблизости аэродромы и отовсюду получили один и тот же ответ: нет, нет, нет.

Уже совсем стемнело, а мы все стояли у своей землянки, прислушивались к каждому звуку мотора и не теряли надежды на возвращение однополчан. Многие думали: если сегодня их нет, значит, завтра прибудут. Не на самолетах, так с парашютами за плечами. Не верилось, что ребята, мечтавшие после победы слушать вешней порой соловьиные песни, не возвратятся.

К нам подбежала Оля, белокурая, невысокого роста официантка. Она пригласила нас на ужин:

— Уже все покушали, кроме вас. Пойдемте.

— Хорошо, — угрюмо ответил Иван Федорович Балюк, — сейчас идем.

Мы спустились в лесистый овраг. Там, за командным пунктом, была летная столовая. Многие уже закончили ужинать. Кто курил, кто читал письма из дому, не успев их прочитать днем, кто слушал патефонную пластинку:

Кто-то неуверенно и фальшиво подпевал.

— Довольно, — мрачно бросил Мельников. — Может, еще в пляс пуститесь?.. Идите отдыхать.

Командир переживал потерю двух летчиков. Правда, он еще не был уверен в том, что они погибли, но ведь в полк-то они не вернулись…

Спать мне не хотелось, хотя Терентьев устроил неподалеку от самолета пышную постель – расстелил на свежую траву самолетный чехол, принес одеяло, подушку.

— Что будем пить? — спросил механик, отвинчивая колпачок с горловины термоса.

— Чем ты располагаешь?

— В термосе – вода со льдом, во фляге – квас.

Попили квасу.

— Ну, что там в воздухе нового, товарищ командир? — спросил после некоторого молчания Терентьев.

Механик, разумеется, знал полковые новости и, коль задал такой вопрос, значит, имел в виду значительно большие масштабы. Я рассказал ему обо всем, что было известно самому.

Почти месяц назад закончилась воздушная операция восьми армий, в том числе и нашей, в результате которой были нанесены бомбардировочные и штурмовые удары по целому ряду вражеских аэродромов. Позже стало известно, что наша авиация совершила 1400 самолето-вылетов и уничтожила свыше 500 самолетов противника. Некоторые аэродромы, подвергшиеся налету, были расположены в районе Орловско-Курской дуги. Это ослабило неприятельские воздушные силы, противостоявшие нашему полку, дивизии, армии.

— А помните бои над Курском двадцать второго мая? — спросил Терентьев.

— Помню. Мы отбивали тогда налет немцев на железнодорожную станцию. Нам здорово помогали зенитчики. В тот день, говорят, враг недосчитался более шестидесяти самолетов. Но второго июня бои над Курском были еще сильнее. Небо было забито бомбардировщиками и истребителями. Летчики второй и нашей воздушных армий и сто первой истребительной авиадивизии ПВО сбили сто четыре немецких самолета.

— А зенитчики?

Тоже хорошо поработали, Юра. Своим огнем они уничтожили более сорока немецких экипажей.

Беседуя о действиях нашей авиации в пределах своей осведомленности, мы с Терентьевым, а может быть и никто в полку, не знали, что с 6 по 10 июня советское командование провело крупную операцию силами 1, 2 и 15-й воздушных армий.