Абрам Вольф - В чужой стране

— Значит, на нашем участке главный узел — Ротэмские мосты? — спросил Трис.

— Да, я считаю, что противник устремится сюда, — ответил Шукшин.

— Все дороги мы не перекроем, у нас не хватит сил, — добавил Трефилов. — Главный узел обороны на Ротэмских мостах. — Но мы должны создать подвижные маневренные группы, которые будут бить по отходящим колоннам на всех дорогах района…

План обсудили и приняли.

Когда разговор был окончен, Тюрморезов спросил Вилли:

— Что в лагере? Сипягина видел?

— Видел. Они готовят побеги. Завтра уходит группа, пять человек. Сипягин тоже хочет уйти. Он велел сказать…

— Нет, нет! — Тюрморезов замотал головой. — Нельзя! Он должен оставаться в лагере до последнего!..

— Я ему тоже так сказал. — Вилли расстегнул пиджак, отпорол внизу подкладку и извлек свернутый листок бумаги. — Это передал Яковлев…

На листе был начерчен план лагеря, нанесено расположение всех постов, караульного помещения, казармы.

— Они ждут, — сказал Вилли, передавая план Тюрморезову. — Лагерь могут отправить из Бельгии…

— Да, могут… — Тюрморезов задумался. — Но мы не можем сейчас поднимать лагерь, ты это знаешь, Вилли. Где мы укроем безоружных людей?

— Они велели сказать, что готовы на все!

— Нет! — решительно проговорил Трефилов. — Поднимать в лагере восстание сейчас невозможно. В Мазайке три батальона, части морской пехоты. Как только поднимем восстание, гитлеровцы перебросят несколько полков с побережья. Через несколько часов они будут здесь… Нет, мы не имеем права!

— Да, нельзя! — Шукшин тяжело, сильно сутулясь, прошелся по землянке. — У нас только одна возможность освободить лагерь: когда приблизятся войска союзников. Если конечно, не добудем оружия… Так и передай товарищам, Вилли. Нам дороги их жизни…

Шукшин и Тюрморезов пошли проводить Вилли и Триса до проселочной дороги. Когда они вернулись в землянку, там были Резенков и Белинский. Трефилов показывал им на карте район, куда ушла группа Марченко.

— В Опповене зайдите к Гертруде. Она пойдет с вами.

Они могли уйти далеко за Опповен…

— Ясно, — сказал Белинский. — Можно отправляться?

— Идите!

Резенков и Белинский, проверив пистолеты, вышли. Но через полчаса они вернулись. С ними был Жеф. Шукшин взглянул на бельгийца, и сердце его дрогнуло.

Жеф, держась за стену, сполз в землянку, двумя руками поднял ведро с водой, припал к нему. Пил громкими глотками, вода текла на грудь.

Шукшин и Трефилов молча ждали. Жеф поставил ведро, снял шляпу. Лицо его, всегда такое живое, энергичное, казалось сейчас каменным. Глядя куда-то в темный угол землянки, он проговорил глухо:

— Браток и Александр… Они погибли, Констан.

Шукшин сел на нары, медленно провел рукой по лицу.

— А Марченко?

— Марченко ранен. Они увезли его…

— Где это случилось? — спросил дрогнувшим голосом Трефилов.

— В Опутре.

— В Опутре? Но зачем они зашли туда?

— Не знаю.

Через несколько дней Шукшин приехал в Опутру, чтобы узнать обстоятельства гибели группы Марченко. Однако бельгийцы много сообщить ему не могли. Они только знали, что около четырех часов ночи дом, в котором помещается кафе, был окружен большим отрядом карателей. Поднялась сильная стрельба. Жители думали, что в селе много партизан, но утром стало известно, что русских было только трое. Двоих нашли убитыми во дворе, а третьего гитлеровцы увезли.

— Я видел, как они его тащили к машине, — рассказал старик-шахтер, живший по соседству с кафе. — Я как раз из дома вышел, хотел до работы огород полить… Этот парень был весь в крови, без сознания…

Старик повел Шукшина к лесу, где бельгийцы похоронили Братка и Зуева.

Глинистая земля на могиле уже успела высохнуть, стала сизой, а высокий шестигранный столбик, увенчанный тяжелым крестом, еще пахнул сосной. И крупные красные розы, рассыпанные по краям могилы и у столбика, были тоже свежи. Должно быть, их сорвали только сегодня.

Шукшин снял шляпу, сел на траву рядом с могилой, пригладил ладонью высохшие комочки земли.

— Камерад, — тихо сказал старик, — мы потом хороший памятник поставим. Из мрамора. И ограду сделаем. Мы уж так решили. Всей деревней памятник поставим…

— Спасибо, отец. А что здесь написано? — Шукшин наклонился над квадратной доской, прислоненной к столбику, всмотрелся в коричневые, чем-то выжженные буквы.

— Мы долго думали, что здесь написать. Никто не знал, как зовут твоих товарищей… Но мы знали, что это русские партизаны. Они отдали жизнь за то, чтобы мы были свободными… — Старик помолчал, поправил доску и прочел со вздохом: — «Люди, поклонитесь их праху»… Здесь написаны эти слова, камерад…

Друг Михаила Модлинского Сергей Белинский сохранил охотничий нож Братка и его тетрадь, которую тот завел, когда изучал фламандский язык. На одной из страниц тетради рукой Братка написано: «Вычитал в книжке завещание древнего мудреца: «Узнай, о человек! И слушайся меня, ибо я стар, как кора земли. Для меня и для всех, кто прожил на земле столько лет, сколько я, любовь выше бессмертия…» Но мне не нужно бессмертия. Мне нужна Родина! И любовь… Если верить этой книге, я должен забыть Родину, ибо я люблю на чужбине. Но разве можно забыть Родину? Нет, легче умереть! Я люблю Родину с тех пор, как стал мыслить, она во мне, в сердце, я живу надеждой увидеть ее. И я люблю девушку-чужеземку. Люблю! Можно ли соединить эти две любви в одну? Можно ли?»

Англо-американские войска, высадившиеся 6 июня на побережье Северной Франции, не проявляли большой активности, развертывали боевые действия против немецко-фашистских войск медленно. В то время как Красная Армия, наступавшая на огромном фронте, менее чем за 40 дней продвинулась на запад на 550–600 километров, англо-американские войска вели затяжные бои и продвигались вперед не более чем полкилометра-километр в сутки. Катастрофическое поражение на советско-германском фронте (Красная Армия выходила к границам Восточной Пруссии к Висле) заставило германское командование отдать приказ об отводе своих войск из Франции и Бельгии на более выгодные для обороны рубежи — по западно-германской границе. Немцы начали поспешный отход.

Несмотря на то, что англо-американские войска имели огромное превосходство в силах на земле и в воздухе, располагали большим количеством танков и автотранспорта, им не удалось отрезать противнику пути отступления. Гитлеровские войска оторвались от преследующих их армий и быстро откатывались к границам Бельгии и Голландии.

В ночь на 30 августа недалеко от голландской границы, в районе бельгийской деревни Гройтруд, высадились английские парашютисты. На одного из них наткнулся партизан первого отряда Петр Ефремов, отправившийся на рассвете в деревню за продуктами.