Рахим Эсенов - Предрассветные призраки пустыни

В тот же миг грянул выстрел, за ним второй. Аманли удивленно вскинул брови на стрелявшего Эшши-бая, дернулся и, перехватив одной рукой живот, другой – грудь, рухнул лицом вниз.

Корпе бросилась к мужу. Эшши-бай, не целясь, выстрелил ей в затылок. Она тихо, словно большая птица, распростершая крылья, легла ничком рядом с бездыханным телом Аманли.

– Чего спешишь? Волки, что ли, гонятся?! – Хырслан, вращая глазищами, недовольно покосился на Эшши-бая. – Послушали бы… Я сам хотел его прикончить.

– Нечего его слушать! – Эшши-бай, поставив маузер на предохранитель, с шумом опустил в деревянную кобуру. – Вероотступника слушать? От его речей за версту поганой свининой разит… На твоем месте я бы и в лицо ему не взглянул. Он твоего брата порешил, а ты уши вывернул: «Послушали бы!»

В дверях показался запыхавшийся Шырдыкули, что-то зашелестел на ухо Эшши-баю. Тот выглянул в дверь – вдали показался Кандым, ведший на поводу верблюда.

– Щенок!.. – выругался Эшши-бай и раздраженно крикнул басмачам, стоявшим у мазанки: – Чего вы глаза мозолите?! Спрячьтесь где-нибудь! Ослепли, что ли? Он вооружен… Какая нелегкая его так рано принесла?

– Аллах все видит! – Хырслан-бай оголил маузер. – Этого, Эшши, позволь мне, я сам… Я не прощу себе, если сам не отомщу за кровь брата…

– Да, да… – задумчиво произнес Эшши-бай, словно сожалея, что юноша появился. Его скорый приход не входил в расчеты бая: Кандым раньше Черкеза отыскал отбившегося от других верблюда, который не успел уйти далеко.

Юноша беспечно напевал, радуясь, что так быстро удалось разыскать пропажу. Но, заметив вокруг дома лошадей, незнакомых людей, засуетившихся при его появлении, забеспокоился: почему отца не видно? Мать бы давно выбежала, обрадовалась…

И тут страшная догадка кольнула в сердце: откуда донеслись три выстрела? Да, это были выстрелы! Сначала два подряд, чуть погодя – третий… Сперва Кандым не обратил на них внимания, но он явственно слышал сухие щелчки: ветер дул со стороны дома – они раздались оттуда…

Отгоняя ужасные мысли, Кандым тут же усадил в низине верблюда, залег с винчестером за бугорок, сняв папаху, водрузил ее на колышек и отполз в сторону, за кусты саксаула.

Эшши-бай, наблюдавший за Кандымом в щелочку двери, мучительно раздумывал: что делать? Его не очень-то страшил юноша, о котором, правда, поговаривали, что чертовски меток. Если завяжется перестрелка, да надолго, может подоспеть и Черкез… Что тогда? Ханского сына бесила безвыходность положения: чекистские дети не должны видеть в лицо ни Эшши-бая, ни Хырслан-бая! Неспроста Джунаид-хан твердил сыну: «С детей этого ублюдка Аманли не должен упасть ни один волосок. Они мне нужны живыми и здоровыми. Понимаешь? Живыми!..»

У басмаческого главаря на юношей были свои далеко идущие виды. В последние годы Джунаид-хан все больше разочаровывался в своих заграничных хозяевах, не очень-то верил их письмам, что дни большевиков, дескать, сочтены. Парнишек можно дорого продать…

– Отец! – звонкий голос Кандыма вывел Эшши-бая из задумчивости. – Мама! Эй, есть кто в доме? Отзовись!

Вокруг воцарилась зловещая тишина. Лишь в кустах саксаула недобро заверещала сизоворонка, вдали отчаянно ревели верблюды, будто им вырывали ноздри. Ветер завывал в сухих стеблях селина, вертел песчинками в пустых глазницах старого лошадиного черепа, ощерившегося на солнце.

На окрик Кандыма из кепбе ответили залпом. Пули сбили насаженный на колышек тельпек.

Юноша, не обнаруживая себя, неподвижно лежал в кустах саксаула, в перестрелку не вступал, опасаясь, что ненароком подстрелит родителей.

Вскоре дверь кепбе нерешительно приоткрылась – в проеме показался один басмач, следом второй. Первый, осмелев, повернулся назад, что-то говорил остальным, находившимся в мазанке.

Раздались два выстрела – басмачи, сначала один, затем второй, снопами повалились на землю. Дверь кепбе, раскачиваемая ветром, так и осталась открытой.

– Мы готовили западню им, а сами в нее угодили! – бесновался Эшши-бай. – Он всех нас перещелкает… Шырдыкули, Хырслан! Подкопайте стену. Ты, Хырслан, выберись наружу с обратной стороны, обойди этого выродка сзади… Только не спугни!

Шырдыкули и Хырслан, откинув кошмы, принялись ножами копать земляной пол. Эшши-бай бросал злобные взгляды на безучастного Халлы, сидевшего, привалившись к стенке.

– Идите сюда! – приказал Эшши-бай своим сообщникам. – Пока подкопаете, пока Хырслан зайдет Кандыму сзади, появится второй змееныш, поднимет аул на ноги, а там и красные аскеры прискачут… Подойдем к двери, Хырслан. Ты ложись, возьми щенка на мушку. Я его сейчас выманю. Как покажется, стреляй! Да не медли, смотри не промахнись, а то не выберемся отсюда во веки веков.

Эшши-бай кошачьей походкой подошел к двери, осторожно толкнул ее рукоятью камчи и, не высовываясь, крикнул:

– Не стреляй, Кандым! Отец хочет с тобой говорить!.. Слушай!

Юноша, чуть раздвинув ветви саксаула, увидел в раскрытую дверь, как в глубине кепбе мелькнула чья-то тень, но не слышал сухого щелчка, не почувствовал ожога раскаленного свинца, впившегося в переносье. Лишь мутная, кроваво-серая пелена застелила глаза… Кандым не видел, как ускакали басмачи, взвалив на коней тела двух убитых своих товарищей, не видел остолбеневшего Черкеза, вскоре появившегося у мазанки и наткнувшегося на его бездыханное тело.

Полуобезумевший Черкез метался от отца и матери к брату, гладил их охладевшие лица и причитал:

– О, мамочка! О, папочка! Кандым – брат мой, брат…

За ним змеей увивался невесть откуда вынырнувший Шырдыкули: стараясь привлечь внимание юноши, сосед делал вид, что не причастен к трагедии.

– Кто их? – в больших красивых глазах Черкеза стояли слезы. – За что?…

– Уже в тетради бытия посол всевышнего их перечеркнул пером! – заученно твердил Шырдыкули и, оглядевшись по сторонам, зашептал: – Красные аскеры, сынок… Кто же еще? Своими глазами видел… Про тебя тоже расспрашивали. Своими ушами слышал…

– А дяди Шаммы не было? – спросил Черкез.

– Кто это – дядя Шаммы? – забеспокоился Шырдыкули. – Кто он такой?…

– Брат отца…

– Разве он приехать должен? Когда? – Шырдыкули засуетился, поглядывая на дорогу, откуда мог появиться Шаммы-ага. – Уезжай, сынок, уходи, пока не поздно… Вернутся красные и тебя прикончат. Уж больно они лютуют – знать, туркмены допекли их чем-то… Как сыну говорю – беги! Мы все мусульмане и должны помогать друг другу. Пришла беда к соседу – пришла и к тебе… Твое горе – мое горе, сынок! А теперь уходи!

– Куда я пойду? – Черкез тоскливо огляделся по сторонам. – Отец ждал Шаммы-ага. Неужели и его?…

– Может быть, все может быть, – подхватил Шырдыкули. – В этом мире, сынок, все наоборот. У кого власть – у того сила… Однако мир не без добрых людей. Слава Аллаху, не перевелись еще истинные мусульмане, не склонившие головы перед неверными… Поезжай-ка ты, сынок, на колодец Орта, спроси там Хырслан-бая, моего родича. Будешь ты ему заместо брата, которого вот так же подло… красные аскеры порешили. Поторопись, поторопись, вон они скачут, проклятые!