Рахим Эсенов - Предрассветные призраки пустыни

На четвертый день, когда Айгуль собралась отвести малыша к матери Мовляма, Нуры пошел с нею вместе. Он с нескрываемой ненавистью смотрел на приветливо улыбающуюся старуху: старая сводница! Еще и улыбается… Наверное, насмехается. В день пять раз правоверной мусульманкой молится, а сын, наведываясь сюда, на глазах прелюбодействует с чужой женой. Видно, в молодости сама была не лучше… Недаром муж у нее умер, Аллах наказал.

Мовлям еще не приезжал. Старуха, судя по всему, о предстоящем приезде сына и не подозревала. Айгуль и Нуры, оставив сына, ушли в поле.

В полдень, когда супруги возвращались домой, соседка, возившаяся у тамдыра, крикнула им издали:

– Мовлям к вам заходил… Сказал, что хочет тебя видеть.

Нуры подозрительно взглянул на Айгуль. Ему показалось, что она покраснела и, чтобы не выдавать своего волнения, отвернулась.

– Дождалась-таки своего… любовника! – зло бросил Нуры, пропуская жену вперед, в мазанку.

– Что ты сказал?! – переспросила Айгуль, думая, что ослышалась.

– Любовника, говорю, дождалась! – злорадно повторил Нуры.

– Ты в своем уме?! – Айгуль вся вспыхнула от гнева и обиды. – Ты…

– Думала, я не узнаю? Давно замечал… Ты продажная тварь! Сука! Переглядывалась с Аширом…

– Как у тебя язык поворачивается! – У Айгуль на глазах навернулись слезы. – Только вчера ты ласкал меня… Как ты мог, если знал, что я… Что твоя жена… – Она не договорила страшных слов, проглотила слезы, горечь обиды и, огромным усилием воли взяв себя в руки, гневно бросила мужу: – Ты сам продажный… Трус! И я докажу, что ты трус.

Слова Айгуль хлестали его! Было почему-то обидно, но не больно. Нуры больше всего в своей жизпи страшился боли. Сызмальства, еще тогда, когда дрался мальчишкой.

– Ты знаешь, наш покойный старейшина рода Аннамурат-ага, да будет ему земля пухом, в молодости был аламаном, – возбужденно продолжала Айгуль. – Не ради наживы, а чтобы аул прокормить. Все его звали сердаром – вождем… Однажды со своими джигитами возвращался он из набега и решил заночевать неподалеку от родного аула. До аула рукой было подать, но вождю так захотелось испытать джигитов. Воля вождя закон. Укладываясь спать, он сочувственно, а может быть, полушутливо сказал своим товарищам: «Всем вам домой хочется, знаю!.. Ребята вы молодые. Давненько дома не были, у многих жены. Соскучились, поди… И все же переночуем здесь, в степи, а утречком двинемся в аул». И лег спать. Как ни был строг приказ, трое джигитов все-таки ослушались, в полночь тайком подались в аул, побывали у своих жен и спозаранку вернулись. Их отсутствие заметили, но никто их не выдал. Утром Аннамурат-ага выстроил воинов и стал спрашивать: «Сознайтесь честно, кто уходил ночью…» Из строя вышел один, за ним второй и, чуть помедлив, третий. «Ну и как, домой сходили?» «Пришел я домой, – начал первый джигит, – застал жену с любовником. Убил обоих и вернулся». «Я тоже застал жену на месте преступления, – горестно признался второй джигит. – Хотел убить обоих, да сбежали они, не поймал». «У моей жены тоже любовник ночевал, – рассмеялся третий. – Я выгнал его, побранился с женой да и забрался к ней под одеяло… А что?»

Айгуль помолчала, словно раздумывая, досказать ли быль? Она понимала, что концовка рассказа больно ранит Нуры. Да он уже незаслуженно оскорбил ее. Айгуль продолжала:

– Аннамурат-ага гневно посмотрел на третьего джигита: «Ты спал с женщиной, предавшей тебя… В тебе нет ни совести, ни чести! Такие люди обычно становятся предателями». И он приказал расстрелять малодушного человека за то, что тот ласкал жену, которая еще хранила тепло чужого тела, за то, что в нем не хватило мужества отвергнуть изменницу… Животная страсть в нем оказалась сильнее разума. Аламаны выполнили приказ вождя – расстреляли того, третьего…

Нуры, вперив глаза в Айгуль, лишь сопел, поношенный тельпек, глубоко сидевший на голове, подчеркивал мощную силу его квадратных челюстей. В эту минуту он был поразительно похож на своего отца.

– Я все сказала, – у пухлых, красиво очерченных губ Айгуль легла упрямая складка. Она повернулась к мужу спиной. – Теперь я ничего не боюсь… Можешь убить меня, не боюсь тебя, не боюсь! Не боюсь!..

Большие глаза Нуры наливались кровью. Он остервенело сорвал со стены винчестер, щелкнул затвором, с шумом загоняя патрон в патронник.

Афганский подданный Мамет Умар Хан под видом торговца часто ездил в 1926–1927 годах из Кабула через Герат на станции Кушка, Тахта-Базар и в Мерв (Мары). Из Мерва он выезжал в Ново-Ургенч. Было установлено, что «торговец» в сопровождении двух турецких подданных связывался с Джунаид-ханом.

В начале июня 1927 года в Ново-Ургенч прибыл афганский разведчик Мир Аллалам Хан Мир Афгани и его спутник индус Нияльсинг Хукуен Синг. Проживая отдельно друг от друга, они встречались с лицами, связанными с Джунаид-ханом.

– Расскажите, Таганов, как вы веселились на свадьбе этого басмача… телохранителя самого Джунаид-хана! Вы отдаете отчет своим поступкам?! Помните слова Дзержинского? У чекиста должны быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки… Вы же запачкали их, пожимали руку бандиту.

Ашир порывался прервать гневную речь Новокшонова, нового оперативного уполномоченного ОГПУ; но не тут-то было. Войдя в раж, Новокшонов словно не замечал, что хотел ему возразить Таганов.

С полгода как Ашир сдал свой взвод Мовляму Байрамову и перешел на оперативную работу под начало Касьянова. Но случилось непредвиденное: Ивана Васильевича вскоре отправили на учебу в Москву, на Высшие чекистские курсы, а вместо него назначили Новокшонова, человека скромного, но инициативного, числившегося у командования не на плохом счету.

Когда Таганову предстояло сделать выбор – идти ли на оперативную работу, он заколебался. А Касьянов настаивал. Ашир посоветовался с Розенфельдом, тоже перешедшим на работу в аппарат ОГПУ; тот, не раздумывая, сказал: «Иди. Голова у тебя светлая».

И вот теперь новый уполномоченный, сменивший Касьянова, распекал своего молодого помощника.

– Классовое чутье теряете, товарищ Таганов! С врагом надо обходиться по-вражески… Пожалели разбойника с большой дороги, потому что он ваш аульчанин… Отец у него ходит в басмачах, это же известно! Вам придется ответить за нарушение революционной законности. А пока езжайте в Конгур, доставьте Курреева ко мне!

– Арестовать? Курреева?! Он же амнистирован…

– Не устраивать дискуссий, Таганов. Выполняйте!

– А ордер на арест?

– Ордер будет… Выезжайте завтра утром. Все!

– Арестовать без ордера? Нас так не учили, товарищ Новокшонов…

– Кто это вас «так» не учил? – саркастически улыбнулся Новокшонов, досадуя на себя, что ошибся в этом с виду чуть неуклюжем парне, производившем впечатление покладистого. – А вас учили приказы выполнять?