Игорь Болгарин - Расстрельное время

Рассказывал Василий тихим ровным голосом. Чувствовалось, давние думы пересказывал. И поныне они все еще тревожили его.

Врангель молча слушал.

— К нам в Курск привезли икону «Знамение», поместили в храме Святого Николая. Народу шло к ней тьма-тьмущая. По темноте своей и по молодости мы с дружком моим Левкой Коганом решили проверить, есть ли Бог или его нет. Придумали: взорвем храм. Если икона сгинет в руинах, то никакая она не святая. И ведь взорвали. С динамитом тогда недостатка не было. Заложили по пуду в пяти углах. Три дня трудились. От храма ничего не осталось — гора кирпичей. А когда разобрали развалины, нашли икону. Верите или нет, ни трещины на ней, ни царапины. Такая вот история.

Василий немного помолчал, потом добавил:

— И свет не перевернулся, и солнце не погасло. Стали понемногу забывать об этом. На Ленина молились. А тут — на тебе! Дружка моего Левку молнией убило. И дождь был почти никакой. Так, покапало. Один раз гром прогремел. Левка в поле был. Насмерть… На икону тогда посмотреть не мог, боялся. Потом, позднее, стал в церковь ходить, свечи ставил, каялся, прошения за грех свой у Божьей Матери просил. А исповедаться никому не решился. Вам первому рассказываю.

— На крейсере как оказался? — спросил Врангель.

— Из Курска сбежал, на флот подался. Подальше от своего греха. А тут вдруг узнаю: она у нас на крейсере…

И ещё раз, после долгого молчания, сказал:

— Подумал, что смерть за мной явилась. А ну, как Господь из-за меня наш крейсер потопит? Сколько невинных пострадает.

Врангель смутно припомнил: ему рассказывали, как пьяные большевики взорвали в Курске храм. Так они решили бороться с религиозным дурманом.

А оказывается, все было не так просто. Перед ним стоял один из тех, кто совершил этот варварский поступок. Запутавшийся человек, ищущий свою правду в этом сложном противоречивом мире. Виноват ли он? И кто виноват в его бессмысленном злодеянии?

Глядя на убегавшие за кормой буруны, не оборачиваясь к Василию, Врангель сказал:

— Молись. Господь милостив, простит.

Василий ещё какое-то время ждал, что Врангель продолжит, но тот больше не проронил ни слова.

— Простите, ваше превосходительство, за такую правду, — со вздохом сказал Василий. — Сколько живу, все об этом думаю. Молюсь. Каюсь. А признаться никому не могу. А вот вам рассказал, даже не знаю почему. И вроде как на душе стало легче…

И он тихо ушел.

Врангель остался один. Он оглядел растянувшийся до самого горизонта строй судов, следующих за «Генералом Корниловым». А дальше за мягкой синевой скрывалась земля. Уже почти был невидим, скорее угадывался вдали Севастополь. Ещё совсем немного, и эта белая черточка скроется за горизонтом.

— Господи, что оставили мы там, в России? Сердце? Душу? — с отчаянием в голосе прошептал начальник штаба генерал Шатилов. Врангель не заметил, когда он подошел к нему и сколько времени они стояли так, молча рядом.

— Кресты! — ответил Врангель и спустя какое-то время снова задумчиво повторил: — Да! Кресты!

Они два дня прожили у путейцев. Мимо них время от времени проходили небольшие и сильно потрепанные в недавних боях группки солдат и офицеров. Всего боялись. Бесплотными тенями проскальзывали они мимо стана путейцев и торопливо шли дальше, опасаясь опоздать в Феодосию на погрузку.

На третий день это движение прекратилось, Кольцов понял: Феодосию белогвардейцы уже покинули. Пора!

Где-то после полудня за Ислам-Тереком они обогнали колонну пленных белогвардейцев, человек около ста. Их сопровождали шестеро красноармейцев. Пленные с интересом рассматривали пулеметные тачанки и едущих в них людей. Лица пленных в основном были молодые и не замутненные злобой. Крестьянские и рабочие парни и средних лет мужики — последняя мобилизация генерала Врангеля. Они переговаривались между собой, улыбались. Видимо, спали в тепле и были накормлены.

— Куда их? — спросил Гольдман, когда тачанка поравнялась с тощеньким конопушным красноармейцем-охранником, почти мальчишкой.

— В Феодосию, на регистрацию. По селам насбирали.

— В Феодосии уже наши?

— А кто его знает. Велели — в Феодосию.

— Не боитесь, не сбегут? — смерив мальчишку взглядом, спросил Гольдман

Вместо охранника ответил один из пленных, коренастый, седой, по выправке, похоже, офицер:

— Хотели бы, ушли с Врангелем.

— Что ж остались? Не успели?

Седой ожег Гольдмана недобрым взглядом:

— Вам этого не понять, — ответил он и отвернулся. И больше не взглянул в их сторону.

Солнце ещё не свалилось за горизонт, когда отряд Кольцова въехал во Владиславовку, узловую станцию, откуда одна железнодорожная ветка уходила в Керчь, а другая, совсем короткая, в — Феодосию.

При въезде во Владиславовку они встретили красноармейский патруль и выяснили, что Феодосию уже двое суток назад покинули корабли Врангеля, а Керчь пока ещё в руках белых. Но это не точно. Возможно, что и Керчь белогвардейцы покинут к сегодняшнему вечеру.

Хотели проехать Владиславовку сквозняком, и ночью уже были бы в Феодосии. Но опытный и поднаторевший в бытовых передрягах Гольдман ворчливо сказал:

— Не понимаю. Нас кто-то ждет в Феодосии?

Кольцов промолчал.

— Понял, — сказал ему Гольдман. — У меня там тоже ни сестры, ни брата. Куда торопиться? — И пояснил: — Феодосия забита войсками. Там и Тридцатая стрелковая дивизия и, кажется, Девятая. Скажите, кому среди ночи захочется нами заниматься, устраивать на ночлег?

— Вы говорите так, будто нас кто-то ждет здесь, — лениво не согласился Кольцов. Но перспектива еще несколько часов трястись в тачанке ему тоже не очень улыбалась.

— Светло. Еще сумеем где-нибудь прилично устроиться, — настаивал на своем Гольдман.

Выяснив у красноармейцев, где находится комендатура, они поехали по Владиславовке. Долго плутали по широко разросшемуся, но нескладному, похожему на лабиринт, поселку.

Еще совсем недавно, менее тридцати лет назад, это было маленькое, забытое Богом и людьми село, в основном населенное магометанами. Свое название оно приобрело в то время, когда от Харьковско-Севастопольской железной дороги протянули ветку на Феодосию и Керчь. Тогда сюда приехало много православных переселенцев из Левобережной Украины неведомых до сих пор, но нужных здесь профессий: путейцев, металлистов, инженеров.

На телеграфных столбах, на фасадах домов Кольцов заметил голубенькие бумажные квадратики со знакомым текстом о регистрации всех, кто служил в войсках барона Врангеля — привет от Куна и Землячки. И свидетельство того, что советская власть уже утверждается и здесь.

С помощью редких прохожих они отыскали двухэтажный кирпичный дом, над входом в который красной краской на фанере было выведено «Комендатура». Другой краски во Владиславовке, видимо, не нашлось. Еще совсем недавно это здание занимала какая-то торговая контора и как будто его специально спланировали для комендатуры. Здесь были большие кабинеты и совсем маленькие, зарешеченная комната с двумя вмонтированными в стену бронированными сейфами, и даже несколько комнат без окон, которые новые хозяева тут же приспособили для арестованных. Их, правда, пока еще не было.