Николай Вирта - Кольцо Луизы

— Они у меня. — Тон Руди был далеко не твердый. — Но я не могу оставить их здесь. Это исключено. Я могу разрешить посмотреть их.

— Об этом и идет речь. Посмотрю и верну.

— Если я не соглашусь, неужели вы пошлете документы Луизы моему начальству?

— Пока не держу в уме ничего подобного.

— Пока? Боже, какой вы жестокий человек, Антон!

— Напротив, милый Руди, напротив! Я хотел сегодня же отдать вам эти злосчастные бумаги. Заодно вы получили бы обещанный мною подарок вашей невесте.

— Ладно, покажите сначала подарок».

На ленту не мог быть записан не замеченный Лидеманом жест Антона, когда он открывал сейф. Этот жест привел в движение беззвучный киноаппарат.

«— Вот.

— Боже мой, какая прелесть! Кулон…

— …он принадлежал императрице Евгении…

— В последнее время, Клеменс, я пью, зверски пью.

— Отчего бы?

— А-а! Фронт, Клеменс, фронт! Там настоящая мясорубка. Эти русские!… — Руди, не договорив, махнул рукой. — Вот и пью. Мария так холодна со мной. У нее не сердце, а кусок льда, — уныло пробубнил Руди.

Голос Антона со смешком:

— Эти бриллианты растопят самое ледяное сердце.

— Может быть. Хорошо, я согласен. — В микрофоне послышался характерный шелест бумаг. — Но чертежи и расчеты я должен вернуть немедленно туда, откуда взял.

— Я не съем их, можете быть спокойны. Они будут возвращены вам через пять минут.

— Теперь документы…»

На киноленте это выглядело таким образом: чья-то рука протягивает Лидеману шкатулку, обитую внутри бархатом. На дне ее кулон. Руди передает человеку за кадром бумаги, очевидно, чертежи и расчеты танков. Затем Лидеман читает документы Луизы и бросает их в камин. Документы сгорают, и слышится голос Руди:

«— Все! Никаких свидетелей и никаких свидетельств! Я полностью рассчитался с фирмой Клеменс?

— Да, кажется.

— Отлично. Теперь вы отдадите мне расчеты. Я передумал. Это государственное преступление.

Пауза.

— Вы получите их через пять минут.

— Сейчас же, или поедем в гестапо.

— Хорошо. Одну минуту, я захвачу документы Луизы.

— Не сошли ли вы с ума! Они сгорели, как видите.

— Ошибаетесь, Руди, ошибаетесь. По рассеянности я отдал копии документов.

— Вы дьявол!…»

В этом месте слышится, как застонали пружины кресла, куда, очевидно, брякнулся Руди.

«— Просто дальновидный человек, чего нельзя сказать о вас, Руди. В наказание за ваши шалости документы вы получите, когда полностью завоюете мое доверие.

— Что я еще должен сделать?

— Принести сведения, на какой участок Восточного фронта направляются танковые части. Вы узнаете, хотя бы приблизительно, номера танковых дивизий и типы танков, которыми дивизии вооружены.

— Я в вашей власти, Антон…

— Ну, зачем же! Дружеские отношения будут приятнее для меня и для вас. Тем более что вы так нуждаетесь в деньгах…

— Кто не нуждается в них!»

Последовал вздох, и снова чиркнула зажигалка.

«— …а я буду высоко ценить ваше благоразумие и честность. Можете верить, мне нет решительно никакого расчета губить вас или причинять вам огорчения.

— Охо-хо! Ну и попал же я в переделку!

— Успокойтесь, все будет хорошо. Давайте-ка выпьем.

— И верно. Боже мой, боже мой…»

На этом лента обрывается.

…Через несколько дней, разговаривая с Клеменсом, Клара сказала, что она сомневается в правильности средств, при помощи которых Антон расправился с Лидеманом.

— Видите ли, девочка, — по-отечески мягко ответил Петер, — вообще-то для таких дел белые перчатки ни к чему. Но мы с Антоном в своей работе в девяноста случаях из ста опираемся либо на людей, разделяющих наши идеи, либо на честных, бескорыстных врагов нашего общего врага. А вот с Лидеманом… Ты выбрала правильное слово. Мы действительно расправились с этим нечистоплотным, жестоким шкурником. Он выгнал на улицу свою кормилицу. Он косвенный виновник гибели ее племянника. Луиза умерла бы с голода, не будь этого кольца. Если бы Лидеман не боялся уголовного возмездия, он отправил бы на тот свет свою мамашу за то, что она зачала его, Руди, от еврея. Лидеман хотел отделаться от Антона, грозя ему гестапо. Он запросто вышиб бы мозги из головы Антона, не появись я в ту минуту в холле. Скоро Лидеман со своей частью отправится в Россию. И уж будь покойна, и там эта нацистская сволочь вдоволь покуражилась бы над нашими людьми.

Клару передернуло.

— Я беру свои слова обратно. Ну, а если Мюллер докопается до правды? Недаром же к Лидеману приставили Плехнера.

— О! Тогда мы с Антоном наденем белые перчатки, вытащим за уши Лидемана из грязных гестаповских лап и постараемся спровадить его в такое место, где эта лапа не дотянется до него.

…Больше Клара не возвращалась к этому разговору.

Клеменсы получили приглашение Марии фон Бельц — она справляла день рождения.

— Нужен я ей, — проворчал Клеменс-старший. — Готовит ловушку тебе, Антон.

— Но не ты ли сказал, что фирме не мешает узнать, куда она гнет и вообще что она такое.

— Ладно, придется ехать.

Наметанный глаз Антона сразу приметил, что родовой замок фон Бельцев уже давно нуждается в основательном ремонте. Ради гостей замок привели в порядок: кое-что подштукатурили, кое-где подкрасили. Гостей собралось человек полтораста; центральной фигурой был Герман Геринг, приодевшийся по такому случаю в тогу римского сенатора. Бесчисленные кольца и перстни украшали пальцы этого сибарита, ограбившего не одну страну. Рассказывали, что у Геринга столько же костюмов, сколько было платьев у дочери Петра Великого императрицы Елизаветы.

Впрочем, он пробыл всего несколько минут и уехал, ни с кем не попрощавшись.

После ужина начались танцы. Рудольф Лидеман, прихватив бутылку коньяку, укрылся в укромном уголке старого запущенного сада и пил, мрачнея с каждой минутой. Там его нашла Мария.

— Когда ты кончишь пить, Руди? — презрительно заметила она. — Ты слишком часто начал напиваться. Да, да, напиваться, как свинья.

— Оставь меня в покое! Слушай, ты можешь хоть раз в жизни сказать правду?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты любишь меня?

— Разве ты не знаешь?

— Не знаю. Я вообще ничего не знаю о тебе. Ты исчезаешь, то и дело исчезаешь неизвестно куда. Где ты бываешь? С кем? Почему тебя довольно часто видят в компании Антона Клеменса? Кто, вернее, что тебе нужно от него?

— Именно об этом я хотела спросить тебя, милый. Вот ты действительно зачастил к ним.

Руди выпил коньяка, перевел дух и голосом, внезапно охрипшим, пробормотал:

— Я пропал, Мария.

— Догадываюсь.

— Догадываешься! —хрюкнул Руди. — Догадываешься! Если бы ты знала…