Вяйнё Линна - Неизвестный солдат

Виириля сорвал с плеча автомат, ибо в последнее мгновение ему стало ясно, что Карьюла сейчас будет стрелять. Это движение послужило для Карьюлы последним толчком, каплей, переполнившей чашу: он выстрелил Виириле в грудь. Колени у Виирили подкосились, и он упал наземь. Тело его еще некоторое время билось в конвульсиях, потом он затих.

Карьюла, тяжело дыша, ходил взад и вперед. Наконец голос вернулся к нему, и он хрипло крикнул:

– Солдаты! На основании военного закона я прлиговорлил прледателя к смерлти. Солдаты! Рлешается судьба Финляндии. Здесь и сейчас. Этот случай… Всякая мелочь имеет значение. Шутки в сторлону! Такая участь ожидает каждого бунтовщика.

Словно громом пораженные, смотрели солдаты друг на друга. Лишь хриплые выкрики Карьюлы нарушали тишину. Он вел себя как помешанный и свел на нет даже тот малый эффект, какой его поступок мог бы иметь при других обстоятельствах. Солдаты, хотя и не были в состоянии ясно осмыслить случившееся, однако нутром понимали, что Карьюла убил не по необходимости, а лишь в приступе безумной злобы. И не кого-нибудь, а Виирилю, самого храброго солдата роты.

Постепенно остолбенение солдат перешло в тихое неистовство. Кто-то просто стискивал зубы, кто-то судорожно сжимал в руках оружие. Один из них, находившийся чуть подальше, уже прицелился в Карьюлу, но не смог нажать на спуск. Другой закричал душераздирающим голосом:

– Сюда, русские!… Идите сюда!… Разбейте все!… Тут убивают своих! Сюда…

Солдат выл словно сумасшедший. Голосом, полным ненависти, страха и изумления, он звал на помощь, как смертельно напуганный ребенок. Это крик привел Карьюлу в чувство. Из его глотки вырвался животный рев. Он уже не мог остановиться. Как человек, которого ужас перед одним непоправимым злодейством толкает к совершению другого, еще худшего, Карьюла, услышав этот крик, снова впал в бешенство. Без сомнения, он убил бы и этого солдата, если б не танки противника, открывшие стрельбу. Снаряд, прилетевший из-за поворота шоссе, разорвался прямо под ногами у Карьюлы, и он упал.

Бегство продолжалось.

Карьюла пришел в сознание довольно быстро. Он попытался встать, но тут же снова упал – снарядом ему почти совсем оторвало ногу. Тогда он сел, упершись руками в землю, и заревел:

– На позиции! Черлт поберли! Остановитесь! Помогите мне занять позицию, черлтовы трлусы, и дайте мне автомат…

В его голосе не было ни намека на слабость, никаких просительных интонаций. В нем, как и прежде, слышались властность и бешенство. Он снова попытался было встать, страшно ругаясь и ревя от ярости и боли. Старания его напоминали предсмертную борьбу подраненного дикого зверя: злоба на всех и вся и безмерное отчаяние перед собственным бессилием. Впоследствии пулеметчики сравнивали его с Лехто. «Будь Лехто подполковником, он вел бы себя так же», – говорили они.

Может быть, кто-нибудь и нашел бы нечто достойное восхищения в этом озверевшем солдафоне. Однако тем,кто наблюдал его упорные попытки встать, было не до восторгов. Они ненавидели Карьюлу люто и непримиримо.

– Вой сколько угодно, никто тебе не поможет, – крикнул один из пробегавших мимо солдат.

– Всадите в него очередь, – добавил другой.

– Мы не сестры милосердия…

Одним из последних мимо прошел Рокка. Он не видел самого происшествия, но быстро обо всем догадался. Как раз в тот момент Карьюла вторично потерял сознание. Из танка продолжали стрелять, и все попадали на землю. Рокка обхватил тяжелое тело раненого и оттащил его в укрытие у шоссе.

– Дальше не понесу, – сказал он. – Ты поставил себя вне людских законов, вот и заботься о себе сам.

Два офицера второй роты подняли Карьюлу и несли его до тех пор, пока не повстречали санитаров. Тем волей-неволей пришлось принять ношу, и весь путь они сопровождали градом ругательств, ничуть не стесняясь шагавших рядом офицеров.

Батальон отступал. Солдаты из заслона Ламмио после короткой перестрелки также присоединились к массе бегущих. Боевая группа сдала позиции. Настроение у солдат было такое, что батальон, возможно, вообще разбежался бы, если б не дошел тем временем до прежней государственной границы. После этого боевой дух солдат начал понемногу подниматься. Им дали отдохнуть и даже не устраивали никаких допросов. Преступление, собственно, состояло в отдельных репликах и отказе помочь Карьюле. Но и тут все зависело от того, как взглянуть на дело, ибо при паническом бегстве раненых оставляли и прежде. По всей видимости, наиболее удобным для всех сочли предать это дело забвению.

Когда батальон после отдыха вновь ввели в дело, он довольно бодро перешел в наступление. Прежней безучастности как не бывало, солдаты вновь показали себя энергичными и инициативными. Никто не произносил высокопарных фраз, и едва ли сами солдаты замечали происшедшую перемену. Просто теперь, когда под ногами была родная земля, они искренне считали войну оборонительной, а защиту отечества-своим долгом.

Начались бои за линию U, и противнику вновь пришлось изведать, каково это – до крови биться головой о стену.

Рокка был озабочен.

Он ходил вдоль позиции своего взвода из конца в конец, взад и вперед. Точнее сказать, это уже был не его взвод, ибо сегодня из тыла прибыл прапорщик, которого и назначили командиром третьего взвода. Тем не менее на Рокке лежала тяжелая ответственность, ибо положение было серьезным. За их спиной протекала река. На той стороне сооружали новую оборонительную полосу, и они должны были как можно дольше удерживать предмостный плацдарм, чтобы выгадать время на сооружение укреплений.

Утопив в озере пулеметы, их пулеметная рота теперь воевала как обычная стрелковая. В наличии оказался лишь один пулемет Мяятти. На днях во взвод опять пришло пополнение – три новобранца. Кроме того, к ним были переведены из обоза два человека, так что, считая вместе с пополнением, пришедшим к ним, когда стояли на речушке, во взводе теперь было восемь новичков – на взгляд Рокки, многовато неопытных. Хотя новобранцы были не хуже ветеранов, ибо человек получает свой характер при рождении, а не в армии, однако ввиду своей неопытности они могли поддаться панике, а как раз это и было то худшее, что может случиться с человеком при данных обстоятельствах.

Суси Тассу лежал в стрелковом окопе, выпуская изо рта клубы дыма, чтобы отогнать комаров. Рокка, проходя мимо, спросил его:

– А помнишь, Тассу, как мы мальчишками купались с тобой в Вуоксе?

– Еще как помню! Теперь мы Вуоксу, наверное, уж не увидим, Антти. В ней теперь полно трупов. Говорят, что вода течет в ней красная…

– Мы еще будем купаться в ней, не веришь?