Вяйнё Линна - Неизвестный солдат

В связи с этим роман допускал при чтении до некоторой степени разные смысловые акценты и критические толкования, что отразилось на его восприятии как в Финляндии, так и в тех странах, где он был переведен. Все же со временем за романом Линны утвердилась репутация наиболее выдающегося антивоенного произведения в современной финской прозе. При всей ограниченности в понимании социально-политического смысла войны несомненна огромная художественная сила протеста писателя-гуманиста против жестокости войны, против той уродливой деформации, которой она подвергает души людей, вытравляя из них человечность, превращая простых добродушных парней в хладнокровных убийц.

Небывалый читательский успех романа на родине писателя способствовал интересу к нему и за рубежом. К настоящему времени роман переведен на два десятка языков, в том числе в социалистических странах – в Чехословакии (на словацкий язык в 1958 г., на чешский в 1965 г.), в Югославии (в 1959 г.), в Германской Демократической Республике (в 1971 г.).

В целом значение трилогии Линны трудно переоценить. Он создал монументальное произведение впечатляющей силы и подтвердил свою принадлежность к крупнейшим мастерам финской прозы.

Общественный резонанс, вызванный романом Линны, был настолько значительным, что писателя не без основания называли выразителем народной совести. Не раз высказывалось мнение, что его романы содействовали духовному здоровью нации в гораздо большей мере, чем усилия иных политиков. Да и сами политические деятели подтверждали это, причем весьма авторитетные, как, например, президент У.К.Кекконен, который писал: «Наверное, не ошибусь, если скажу, что Линна помог финнам как народу избавиться от многих душевных травм периода их детства и отрочества. Способность беспристрастно судить о своей истории, о заблуждениях и успехах, несчастьях и достижениях является признаком повзросления нации» [2] [2] Vaino Linna – toisen tasavallan kirjailija. Porvoo, 1980, s.14 .

В художественном отношении особая заслуга Линны в том, что своим реализмом он вернул финскому роману эпичность. Примерно с рубежа XIX – XX веков в финской романистике все явственней стало обнаруживаться тяготение к лирически окрашенному повествованию, сужался круг событий, сокращалось повествовательное время, убывала роль сюжета, а современный модернистский режим многократно убыстрил эту тенденцию к «деэпизации» жанра. В отличие от этого Линна стремится к пластике, к последовательно эпическому стилю повествования. И это не только индивидуальная особенность его таланта, но и определенная линия в развитии послевоенной финской прозы. Линна поднял престиж реализма, заставил многих относиться к нему с уважением. Как справедливо заметил критик П.О.Барк, Линна «доказал, что реалистическая традиция полностью сохраняет свою живительную силу и способность приводить к впечатляющим художественным результатам».

С другой стороны, модернистская критика упрекала Линну в том, что своей «традиционностью» он якобы задержал процесс обновления финского романа, породил «моду на трилогии», а также на «диалектную прозу», с широким использованием народных говоров.

Конечно, без влияния романов Линны здесь не обошлось, они дали импульсы многим писателям. Однако дело было не просто в «моде» (хотя и она не исключалась). Как романы самого Линны, так и многотомные произведения Эвы Йоенпелто, Эйно Сяйся и других авторов свидетельствуют о том, что у писателей-эпиков есть потребность в широком историческом мышлении, в познании путей развития финского общества.

Эйно Карху

Как всем хорошо известно, господь бог всемогущ, всеведущ и бесконечно мудр. Так, в свое время он позволил лесному пожару выжечь десятки гектаров государственного леса на покрытых вереском песках близ города Йоэнсу. По своему обыкновению, люди изо всех сил старались приостановить эту его деятельность, но он непоколебимо продолжал жечь лес, пока не очистил такую обширную территорию, какую считал необходимой для своих будущих замыслов.

Некий полковник первым заметил, как далеко простерся взгляд всевышнего. Этот полковник был начальником одного армейского штаба, и, размещая свои войсковые соединения, он увидел, что бывшее лесное пожарище исключительно хорошо подходит для дислокации его войск. Зимняя война Финляндии закончилась; это была лучшая изо всех бывших дотоле войн, потому что в ней победили обе стороны. Победа финнов была поменьше, потому что им пришлось уступить кое-что из своей территории и соответственно отойти за возникшую таким образом новую границу.

Остатки войск были распущены по домам, а на их место призваны новобранцы. И досталось же пожарищу от этой пехоты! В весеннюю теплынь ушли домой старые солдаты. Они уносили с собой меховые шапки, рваные тулупы, шерстяные рубашки и теплые сапоги. Они возвращались домой и без всяких проблем включались в мирную жизнь. Конечно, вначале по-фински основательный хмель, а уж потом – за работу. Была ли их жертва напрасной? Об этом пусть думают те, кого не ждет посевная; и то, что они об этом думали, заставляло сомневаться, что жертва эта была слишком уж велика.

Вообще же они были здоровой породы. Да и какие особые душевные проблемы могли у них возникнуть по возвращении на гражданку? Они просто не могли себе этого позволить. Да и душа может быть только у старых людей, уже вошедших в возраст покаяния, а солдату она ни к чему. Но если она у кого и была, то тому следовало как можно скорее усыпить ее. Из глубоко запавших глаз, из-за покрытых щетиной и струпьями скул проступало только животное, хитрое и яростное, пытающееся извернуться и выполнить две задачи: удержать свою позицию и сохранить свою шкуру.

На их место пришло молодое поколение.

Вот они стоят, с трудом выстроенные в ряд, эти жертвы на алтаре мировой истории, избранные матерью-Суоми. Крестьяне в добротной одежде, поденщики в пиджачках с торчащими из-под воротника накрахмаленной рубашки измятыми галстуками, и среди них непременно еще какой-нибудь горожанин в демисезонном пальто, который «ну совсем ничего не запомнил изо всей дороги, представляешь, совсем ничего».

Поначалу Мякинен немного робел: с узелком под мышкой, в лучшей своей одежде и в кармане – последняя, заработанная на рубке леса получка. У него была и фотокарточка соседской девчонки. И вовсе-то Мякинен не был в нее влюблен, а девчонка и того меньше, но в армии, говорят, всегда показывают друг другу фотографии девушек. Совершенно буднично жили они по соседству, но, уходя, Мякинен взял фотокарточку, неуклюже пошутив: «Пиши, не забывай».

Какое он имел отношение к грандиозному водовороту мировой истории, отзвуки которого то и дело доносились до его ушей? Аату [ Аату – финский просторечный вариант имени Адольф -прим. ] начинает хулиганить – таково было его мнение. Конечно, Мякинен знал, как это бывает, когда начинают хулиганить. Такое случалось на танцах, когда какой-нибудь драчун сшибал стулом лампы с потолка и рявкал: «Освобождай избу, черт возьми!» У финна суровый нрав, и не мы первые начали. Право на нашей стороне. Так он думал. И если ситуация повторится, то никому не уступим.