Андрей Семенов - Секретная битва

У нас дни неожиданных встреч. Вдруг вчера утром пришел Гуторов. Он вечером вылетел из Брянского леса и утром оказался в Москве. Странное сочетание цивилизации XX века — мораль дикарей и новейшая техника. В Брянском лесу он жил, окруженный немцами, которые называют партизан «лесные звери», убивал немцев и жег старост, а вчера мирно пил у меня чай. Он очень надломлен пережитым — своей и немецкой жестокостью. Говорит, что немцы убивают даже детей. Спрятавшись в овине, он слушал вопли жертв, мучимых немцами, и, очевидно, щедро им «платил». Говорит, что полиция, установленная немцами, набрана из наших милиционеров и что почему-то среди полицейских много агрономов. Приезд его говорит о том, что мы готовим удар под Брянском. Он говорит о том, что партизаны сами могут взять Брянск. У них есть и танки, и 70-мм орудия, полковые минометы и множество автоматов.

Под Сталинградом дела у немцев шли все хуже и хуже. Очевидность катастрофы холодила кровь окруженных солдат и офицеров страшнее лютых морозов.

Все лето немцы катались, теперь для них наступало время возить саночки.

Для фон Гетца служба в пятьдесят первом армейском корпусе началась с неожиданных приятностей. Первым, кого Конрад встретил в штабе корпуса, был… капитан Лейбниц. Тот самый, вместе с которым и с майором Майером он угощался горилкой в Ровно. Лейбниц отрекомендовался в качестве адъютанта командира корпуса генерала Зейдлица. Черт его знает, как у них получается пролезать на самые лучшие должности. Или штабные и в самом деле чуют штабных за версту? Почему из сотен офицеров корпуса на должность адъютанта назначили именно его? То ли погоны как-то по-другому пришиты, то ли галифе иначе отглажено, то ли подворотничок подшит каким-то невероятным фасоном, но ведь надо же — именно Лейбница! Был адъютантом в Берлине, его отправили на перевоспитание на Восточный фронт, в самое пекло, а он пролез туда, где попрохладней.

Капитан искренне обрадовался фон Гетцу.

— Курт! Какими судьбами?! Черт! Не могу поверить своим глазам, — Лейбниц тискал Конрада в своих объятиях, иногда отрываясь, чтобы посмотреть на неулыбчивое лицо своего былого собутыльника.

— Вот, — фон Гетц протянул направление, командировочное удостоверение и запечатанный сургучом пакет с личным делом.

Лейбниц бегло прочел бумаги, затем, не стесняясь, сломал печать на пакете, достал оттуда личное дело и летную книжку.

— Черт возьми, Курт! — воскликнул он через пару минут, ознакомившись со всеми документами фон Гетца. — Что у вас там в самом деле происходит?! Вы за полтора месяца сбили четыре русских самолета, а вас командируют в распоряжение нашего штаба! Вашему полку не нужны хорошие пилоты?

— В распоряжение командира корпуса, — уточнил фон Гетц.

— Какая разница! Не придирайтесь к словам, — беспечно махнул рукой Лейбниц. — Признайтесь, плут вы эдакий, — вы не поделили женщину с кем-либо из старших офицеров?

Фон Гетц уже хотел было поддакнуть. Мол, да, все произошло именно из-за женщины, но неожиданно для самого себя он рассказал все. Про ночной разговор с Гессером, про то, как Железный Мюллер воспользовался его планом для охоты на русских, про гибель лейтенанта Хайнца, про то, как Мюллер перед всей эскадрильей назвал его трусом. Про все, что накипело на душе.

Лейбниц слушал его очень внимательно, не перебивая. Когда фон Гетц закончил рассказ, от веселости капитана не осталось и следа. С обер-лейтенантом Смолински разговаривал адъютант, хорошо знающий штабные законы.

— Вот что, Курт, — задумчиво протянул Лейбниц. — Пожалуй, вам не следует сегодня представляться Зейдлицу. Если вы мне доверите вашу дальнейшую судьбу, то я сначала подготовлю генерала. Давайте ваши бумаги. Что-то не заладилось у вас со службой в этом полку… За четыре сбитых самолета и за тот бой, в котором так трагически погиб ваш ведомый, вам явно полагается Железный Крест второго класса. Да и по срокам вам уже пора в капитанах ходить. Сейчас я позвоню, и вас устроят на ночлег, а завтра представитесь генералу.

На следующий день командир корпуса, по-видимому уже подготовленный толковым адъютантом должным образом, принял фон Гетца чрезвычайно любезно.

— Ну что же, проходите, обер-лейтенант, — генерал мягко пожал Конраду руку. — Все очень удачно получилось. Я просил лучшего летчика, и, кажется, именно его мне и прислали. Мой адъютант рассказал мне про ваш последний бой. Мне нужны именно такие храбрые пилоты.

Фон Гетц смотрел на Зейдлица во все глаза. Несколько месяцев назад генерал вывел из котла армию, окруженную под Демянском. Это казалось невероятным, но воля и огромное оперативное мастерство генерала спасли жизнь десяткам тысяч немецких солдат и офицеров. В Рейхе всех тех, кто дрался под Демянском и прорвался с боями на запад, считали героями. В качестве почетной награды они получили нашивку «Демянский щит», которую носили на рукаве, а генерал стал легендой Рейха и считался лучшим специалистом по действиям в окружении.

Генерал был невысок, подтянут, даже худ, густые волосы, зачесанные назад, уже покрыло благородное серебро седины. Голос был приятный, но властный, он заставлял собеседника повиноваться.

— Мы ведем жестокие бои за Сталинград. Войска действуют практически вслепую. Пилоты, которые до вас находились в моем распоряжении, боялись летать над городом. А мне нужны самые достоверные данные о противнике. Господин обер-лейтенант, если ваша храбрость солдата и мастерство пилота обеспечат меня этими сведениями, то обещаю вам, что вы не будете обойдены ни чинами, ни наградами.

Этим же днем фон Гетц принял «Фокке-Вульф-189» — самолет-разведчик, похожий на катамаран. От крыльев к хвосту фюзеляж раздваивался, оставляя за кабиной пилота и стрелка квадратную пустоту, за что самолет имел прозвище «Рама». Конрад оценил этот самолет в первом же боевом вылете. При своей относительной тихоходности «Рама» отлично слушалась рулей. Она была довольно маневренна, могла легко уйти с линии прицеливания преследующего противника, а два двигателя добавляли ей живучести.

На втором или третьем вылете разрывом зенитного снаряда был выведен из строя левый двигатель, но фон Гетц легко дотянул и посадил свой самолет на одном правом. Это был не истребитель и не тяжелый бомбардировщик, но «Раму» никак нельзя было считать легкой добычей. Пусть скорость у нее была почти вдвое ниже, чем у «яков», но заднюю полусферу защищали два стрелка-наблюдателя с четырьмя пулеметами. А с турели прицеливаться гораздо быстрее и удобнее, нежели педалями и рукоятками доводить истребитель на цель, маневрирующую по курсу и высоте.

Конрад не давал советским летчикам сбить свою «Раму». Сам первоклассный летчик-истребитель, он прекрасно представлял себе, как надо сбивать самолеты, и предугадывал действия советских летчиков. При попытке зайти ему в хвост он закладывал небольшой вираж, уводя «Раму» с оси прицеливания «яка», подставляя его самого под огонь четырех турельных пулеметов.