Олег Татарченков - Высоко над уровнем моря

«Здравствуй, Кэт…» Так я начинал каждый из сотни телефонных звонков из одной и той же будки у станции метро «Тургеневская» на протяжении восьми месяцев. Почему из одной и той же будки? Первый звонок был из нее, после которого Катя назначила мне свидание.

Это был первый и последний удачный звонок. После чего мы общались только по телефону. Это был настоящий телефонный роман: она с непостижимым упорством избегала встреч, зато могла десятками минут говорить в трубку. Поэтому, надеясь на чудо, сжимая накопленные «двушки», я каждый раз стремился на другой конец Москвы.

«Здравствуй, Кэт…»

Катя, Катенька, Катюша, Катька… Этими именами ее звали дома, в детском саду, в школе, в университете. Родители, друзья — подруги, дяди — тети, бабушки — дедушки. Чужие и родные. А я хотел звать ее по — своему, как никто другой. Как будто необычное сочетание трех букв могло дать дополнительный шанс, выделить меня из общего ряда однокурсников.

Грубовато — фамильярно звучащее на русском языке английское имя для для нее паролем для откровенных разговоров по телефону, но не более. Телефонный роман им ис остался.

«Поздравляю вас с рыцарским шлемом, сударь, — смеялся тогда ты над собой, — Вы достигли «фин аморе», «любви на расстоянии» куртуазных кавалеров. Но вынужден вас огорчить: вы опоздали лет эдак на пятьсот…»

Нога подскальзывается на обледеневшем карнизе. Чтобы удержаться на тропинке, хватаюсь за обломанный ствол деревца, торчащего из-под снега. Ище минута — и я бы покатился в преисподнюю. Спина взмокает от мгновенно накатившего страха. Такие вещи лучще всего возвращают к действительности.

Прошлой весной, на глазах у всей роты на пустяковом спуске сорвался в пропасть боец из молодого пополнения. Это был его первый выход в горы. Широко раскрытые, полные изумления, отвергания того, что происходит именно с ним, глаза. Крик «Не хочу!!!», застывший в них, и вопль «Мама!!!» прокатившийся по ущелью…

А у меня какой выход в горы? Уже давно не веду счет таким вещам. Хотелось бы, чтобы этот стал крайним в жизни. Не «последним», здесь так не говорят — крайним. Но пока об этом не думать. Не думать!

Скоро Новый год. Дома — елка, блестящие игрушки на ней, брызги шампанского… Дед Мороз и надежда, что наступающий год будет лучше предыдущего. Надежда, помогающая прожить эту жизнь. Разве и нам она не помогала вытерпеть все, зажигая счастливым светом будущую жизнь на гражданке? Душа рвется к этой вере, но вот мозг… Неужели все отравлено? Как хочется верить!

Новый год. Во время прошлого Нового года мы выпустили пару очередей из ДШК по «духовской» зоне отвественности. В ответ нас накрыли реактивными снарядами. Сорванный праздник и четверо раненых С новым годом, с новым счастьем.

…Буран стихает. Или только кажется? Привыкли…

Натыкаюсь на спину остановившегося Грачева.

— Чего встал?

— Все стоят.

— Может, уже пришли?

— Хрен его знает. По времени, вроде, должны…

Больше говорить не хочется. Ради чего сквозь смерзшийся капюшон бросать слова? На ветер в самом прямом смысле. Надо поберечь силы, скоро они нам пригодятся.

Разведка топает впереди, оторвавшись от нас на полчаса хорошего хода. Может, она, оседлав перевал до подхода «духов», сидит уже в пещерах и подала знак, что все в порядке? Хорошо бы… Воевать по такой погоде не хочется. А когда хочется воевать?

Сквозь свист ветра раздается хлопок. Выстрел? Если разведка столкнулась с душманами, сейчас должна начаться стрельба.

Но стрельбы нет. Вместо нее по цепочке передеается команда подтянуться. Подтягиваемся. Стоим, напряженно прислушиваясь к посторонним звукам сквозь свист воздуха, остевенело болтающегося среди мешанины камней и снега.

Впереди возится с радиостанцией ротный. Неплохой мужик Булгаков — свое дело знает, солдат бережет и на рожон никогда не лезет.

Хлопок. Еще один. За ними — целая серия, словно врубила свои мотоциклы без глушителей рокерская банда.

— Вознобновить движение!

И без тебя, капитан, знаем, что надо спешить. Знаем, что разведка уже схлестнулась с индейцами за право обладания теплыми пещерами. И если мы опоздаем…

— Передать Митину, чтобы подбирал отставших! Остальные — вперед! Вперед, сынки!!!

Снег, словно он с «духами» заодно, путается под нагами, вяжет их. Ветер норовит столкнуть с тропы. Освобождаемся от страховочных концов — сейчас они только сковывают движения.

Наш взвод сворачивает от тропы влево, вниз по склону, который становится все более пологим. Это хорошо, можно даже цепью развернуться… Снег — по пояс. В голове сидит только одна мысль: кто сейчас засел на хребте: наши или «духи»? Если встретят огнем — все объяснится. Хотя нас нужно еще заметить в этом буране…

Очищаю пулемет от снега, передергиваю затвор, загоняя патрон в патронник. У меня к ПК подсоединена малая пулеметная коробка, поэтому можно стрелять на ходу. Рядом сопит Костенко. Сопи, хлопче, сопи — твои ленты еще понадобятся…

Стрельба все ближе, но не в насю Слава Богу, не в нас…

Справа сверху срывается красная строчка трассера. Проносится мимо, гаснет в снежном киселе. Вслед за ней вторя, третья… Пулемет! Ему звонко подпевают автоматы. Глухо бухает гранатомет.

Заваливаюсь на живот. Пулеметный ствол тонет в сугробе. Мать — перемать! Отчаянно расшвыриваю снегруками, чтобы получилась хоть какая-то площадка. Сбоку по-прежнему сопит мой второй номер. Тону в сугробе вместе с пулеметом.

— Чего е…к раскры! Стреляй, мудак!

Очереди костенкинского автомата глушат ухо. Черт с ним, с ухом, ухо заживет…

Нет, черт, стрелять из положения лежа не получается. Придется стоя. Я не Геракл, чтобы прицельно шмалять из тяжелого ротного пулемета от живота, но другого выхода нет. Даю первую короткую очередь — пристрелочную, вторую, третью…

Стреляя, бреду по пояс в снегу, пытаясь найти более-менее ровное место с небольшим снежным покровом. Интересно, куда делись остальные наши? Кажется, что остался один в этой снежной круговерти, только верный оруженосец Костенко перебирает ногами рядом, не прекращая лупить из автомата в белый свет, как в копейку. Впрочем, его первый номер стреляет не намного прицельнее…

Над головой пролетает трассер. Инстинктивно ныряю рыбкой вперед и, больно ударившись локтем, наконец-то обнаруживаю искомую точку опоры для сошек. Теперь можно бить точнее.

У «духов», как и у нас, ленты набиты патронами в пропорции один трассер на три обычных. Так удобнее корректировать собственный огонь. Но у того, что лупит как раз напротив меня, патроны все трассирующие. Это, конечно, на психику давит сильно, но зато демаскрирует пулеметчика. Ну и дурак ты, «дух» — я тебя в два счета обнаружу…