Олег Татарченков - Высоко над уровнем моря

Мне, деревяшке, никогда не знавшей большой любви, хотелось верить, что она права в своем всепрощающем чувстве. Хотелось, но не верилось.

— Извини, я наговорила много лишнего, — сухо произнесла на прощанье Лена и повернулась ко мне спиной.

Я смотрел ей вслед, на ее гибкую высокую фигуру в приталенном офицерском бушлате, и чувствовал, как в душе застряла заноза: «Господи, ну почему дуракам и негодяям порой немилосердно везет?»

Брюшной тиф.

Ты выпиваешь воды из-под крана, не зная того, что где-то далеко под землей прорвало канализационную трубу и ее содержимое попало в такой же дырявый водопровод…

Ты много раз слышал, что нужно пить только кипяченую воду, поскольку сырая чревата инфекцией. Более того, ты веришь в это и исполнял все меры предосторожности дома. Но сейчас ты солдат, и эта профессия сама по себе сильно смахивает на инфекцию. Немало времени пройдет, пока ты сможешь излечиться от нее — если захочешь и если сможешь. Но ты не заглядываешь далеко, тебя интересуют более конкретные задачи: поесть, выспаться, не словить пулю и не нарваться на патруль в самоходе. А также — утолить жажду. И ты ее утоляешь всеми доступными методами. В конце концов, это всего лишь вода, а не кусок железа…

Брюшной тиф.

Это когда воспаляется твой кишечник, и ты не слазишь с унитаза, проклиная все на свете, пока на это у тебя еще есть силы. Температура подскакивает под сорок, ты горишь и таешь на глазах и остается только один выход: немедленная операция, во время которой вырезают несколько метров кишок. Это не так страшно: врач объяснит, что в животе у человека их еще много, поэтому довольно скоро ты оклемаешься, и о былом будет напоминать только шрам на твоем теле. Иначе — смерть.

Брюшной тиф. О нем мое поколение читало только в книжках о гражданской войне и средневековье. Думали ли мы, что столкнемся лицом к лицу с этой болезнью, олицетворяющей упадок человеческой цивилизации, грязь и насилие.

Тиф, чума, холера. С последней я столкнулся в Афгане: ребята из соседнего батальона попили водички в горном ущелье. Тогда болезнь быстро локализовали, и остальной полк не успел узнать на себе все ее прелести. А теперь пришлось повстречаться с ее братишкой — тифом…

В наше инфекционное отделение привезли троих — офицера и двух солдат из части, расположенной в одном из районных городков республики. О том, что у них тиф, мы узнали одними из первых, поскольку в наши обязанности входило обеспечивать питание всех без исключения больных. В том числе и в изоляторах, в том числе и с особой диетой.

На нашу непробиваемую публику это не произвело особого впечатления. Тиф, так тиф — нам он не грозит, поэтому хрен с ним. Солдат привыкает остерегаться конкретной опасности, а не заниматься коллекционированием смутных переживаний и страхов. На это у него просто не остается времени. Ко всему прочему, ты и так находишься в госпитале: в случае чего — спасут.

Сегодня с утра к нам в «раздатку» заглянула Света:

— Андрей, тифозные больные перенесли операцию. Есть им запрещено, а вот через какое-то время им потребуется питье. Напиток должен быть сладкий, чтобы силы поддерживать. Понял?

К ужину мы понесли в графинчиках приготовленный сладкий сироп. Точнее, с графинами отправился Мишка Картузов, я же отправился с ним из праздного любопытства.

Вид капитана, как и все остальные тифозные, лежащего в отдельной палате, произвел удручающее впечатление. Синюшное, как у покойника, лицо. Веки запали, нос заострился, серые губы сложились в скорбной гримасе. Большие белые кисти безжизненно лежали поверх одеяла.

Точно такой же вид был у Витьки Коклюшкина, когда он прошлым летом получил в живот несколько осколков от снаряда. Витька тогда умер через три часа, не приходя в сознание. Этот капитан, судя по всему, собирался жить: он чуть приоткрыл веки и даже сделал попытку улыбнуться.

Мишка при виде улыбающегося живого трупа по — крысиному тихо пискнул, быстренько поставил графин на тумбочку и бочком выскользнул из палаты.

— П…ц, — прошептал он мне за дверьми, — Как с покойником пообщался. Нет, пусть в следующий раз Путеец идет. У него нервы тюрягой не испорчены…

Говоря это, бедолага не подозревал, какой сюрприз принес нам следующий день. Утром санитарная машина привезла еще пятерых тифозных солдат. На следующий день к ним прибавилось двадцать.

Выяснилось, что в этой долбанной части вспыхнула самая настоящая эпидемия брюшного тифа: прорвало канализацию, проходившую по гарнизону, и все фекалии уплыли в сторону коллектора для забора питьевой воды. А все без исключения солдатики, несмотря на строжайшее запрещение, продолжали прикладываться к кранам в умывальниках… Как выяснилось, капитан и двое его товарищей по несчастью были всего лишь первыми ласточками — тиф охватил почти две роты.

Наш кэп носился по отделению с вытаращенными глазами, пытаясь разместить все прибывающие партии больных. В такие минуты подворачиваться под его руку не рекомендовалось — можно было получить в ухо или оказаться в числе выписанных обратно в часть. Для большинства нашего контингента лучше было заработать десять раз первое, чем второе. Тем не менее срочные выписки начались — мест катастрофически не хватало.

Я, в свою очередь, мечтал, чтобы меня поскорее отправили в полк. Реабилитационный период подходил к концу, оставалось все пара недель. И не особо верилось, что моей печени станет легче оттого, что она примет удар кислой капусты в солдатской столовке на четырнадцать дней позже.

Госпитальная атмосфера надоела до чертиков. Если бы я был на месте моих более молодых по сроку службы друзей, которых в ротах ждал обычный дурдом, я бы тоже постарался зависнуть здесь подольше. Но через три месяца домой, и бы с большим удовольствие провел их в роте, в неспешных заботах подготовки к дембелю. Ко всему прочему, не хватало еще подцепить тифозную заразу перед самым финишем.

Но начальник отделения придерживался другой политики. Рабочие команды были необходимы, и выписывать их кэп не спешил. Я ухе начинал сожалеть, что записался на эту чертову кухню.

От скуки спасало присутствие моих уркаганов. Они уже привыкли к несвежему видику наших тифозников. Последних в отделении набралось около сорока человек, и если целый день вращаешься среди этой веселой публики, или сбежишь, или притерпишься. Мои притерпелись.

Они вовсю таскали по палатам еду, травили анекдоты, воспитывали в «духе преданности» ходячих, а в промежутках между этим драили с хлоркой посуду и глушили пиво под завывание группы «Кино».

— Виктор Цой — это ништяк! — закатывал глаза Мишка и подпевал, — «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер — на рукаве…» Слышь, Андрюх, а почему на рукаве?