Валерий Николаев - Закуси горе луковицей

— Думаю, нет, — ответила она. — Там же видно, когда он шутит.

— Это хорошо. Ведь я что-то вроде этого ожидал от него. Ты знаешь, в последнее время меня стало беспокоить, что я живу, едва-едва напрягая мозги. И вот недавно появилось смутное желание поднагрузить их. Не поверишь, тут же, как-то сами по себе, стали возникать некие замыслы, рифмы. И все чаще приходит мысль: а ведь и я могу кое-что написать, и надеюсь, неглупое.

— Я знаю. Ты напишешь, обязательно напишешь.

И он стал писать, но уже не от случая к случаю, как было до этого, а почти ежедневно. Это были стихи и рассказы. И половина из них о любви. Теперь, чем бы он ни занимался, за ухом у него всегда зажат простой карандашик (плотницкая привычка), а из нагрудного кармана торчит блокнот. Кроме того, Володя продолжает читать всякого рода литературоведческие книги и хрестоматии. Мало того, он их конспектирует.

Однажды Зоя поинтересовалась у него, зачем ему это?

— Чтобы изредка перечитывать то, что меня особенно заинтересовало. А что из этого выйдет, пока и сам не знаю. Но я, понимаешь, вдруг обнаружил, что мне нравится учиться и не чему-нибудь, а умению хорошо писать.

— Я рада за тебя. Но не проще ли сделать пометы и перечитывать прямо из книг.

— Нет. Ведь, конспектируя, я укладываю материал по-своему и не только в конспект, но и в память. И не исключено, что я еще не раз перетрясу его. Любые знания требуют систематизации и переосмысления.

— Ну, дерзай! — как призывает тебя к свершениям твой друг.

Как-то раз Володя попросил Зою взять для него в библиотеке «Войну и мир» и потом дней десять почти не расставался с ней. Дочитал и говорит:

— Зоенька, видно, мне нужно было дожить до возраста Христа, чтобы суметь по-настоящему оценить всю мощь таланта Толстого. Потрясающее впечатление. Эта книга побуждает и к размышлениям, и к действиям весьма активным.

— Я читала ее… И все же… чем, по-твоему, она оригинальна? — спросила Зоя.

— Видишь ли, — ответил он, — литераторов иногда называют художниками. Так вот, лишь гению по плечу показать во всем их объеме и многообразии такие сложные явления как война и мир. И, мне кажется, я почувствовал природу творчества.

— Любопытно. И как же все это происходит?

— Ну, примерно так. Вначале появляется желание создать некий сюжет. Уверяю, это не прихоть, а неотступная потребность и способ избавиться от части накопленных мыслей, образов и впечатлений. Хороший мастер в своем воображении, подобно Творцу, создает маленькую планетку, живущую по своим законам. Населяет ее людьми, зверями, птицами. Наполняет бытом, мыслями, чувствами. Он обязан заглянуть в каждый уголок этого загадочного мира и все устроить в нём по своему усмотрению. И тут многое, конечно, зависит от фантазии автора, его желания и любопытства.

— Мне это нравится, — сказала Зоя. — Однако слишком абстрактно… и ни слова о том, каких усилий стоит автору создать роман или повесть.

— Ладно. Ты права. Что стоило Творцу создать мир и что побудило его сделать это, знает только он. А вот о труде автора нелишне и поразмышлять. Создание им произведения, на мой взгляд, напоминает работу тутового шелкопряда. Да-да. И не улыбайся, это еще тот работяга! Ведь он выпускает шелковую нить длиной до тысячи метров. И прежде, чем взяться за это деликатное дело — самое важное в его жизни, он готовится к нему. И готовится серьезно. Словно примеряя новые образы, он четырежды сбрасывает свою шкурку, и после каждой линьки продолжает накапливать силу (применительно к автору — творческую). И вот, наконец, он готов. Начинается таинство. Сначала шелковичный червячок разбрасывает по древесным прутикам своеобразную сеть, где и располагается как в гамаке (автор набрасывает план). А затем, выпуская шелковую нить, начинает завивать кокон. Это и есть произведение. Ниточка событий тесными кольцами укладывается им вокруг своего тела. И так сотни и тысячи витков. Здесь прошлое встречается с будущим, а будущее пересекается с настоящим. Нить — это поиск истины. Повествование должно быть ровным, а стиль изящным. Прядильщик этой волшебной нити, растрачивая себя, уходит внутрь кокона. Пространство, в котором развивается произведение, отделено от реальности тонкой шелковой стенкой. Червячок в пятый раз сменяет кожу и выходит из шкурки уже не гусеницей, а куколкой, которая, если ей ничто не помешает, обязательно превратится в бабочку. Вот примерно такие же метаморфозы претерпевает и писатель. Он тоже непрерывно меняется.

— Я это замечаю, Володя. Так на что тебя вдохновил Толстой? — спросила она.

— Хочется поработать с материалами о второй мировой войне. Уж больно много прилипал у нашей победы! Это раздражает. Боюсь, умрут ветераны, и правда о ней быльем порастет. А наши капитулянты завезут учебники какого-нибудь иностранного прощелыги и станут пичкать наших детей правдоподобной ложью. Этого допустить нельзя.

— Володя, но о последней войне уже немало хороших книг написано. Например: «Блокада», «Война», «Живые и мертвые»…

— Ты права, милая. Эти книги замечательные. Но пока никому не удалось, как Толстому, уложить все основные события войны и жизни противоборствующих стран в рамки одного художественного произведения.

— Может, это просто невозможно? — спросила Зоя.

Володя неожиданно расхохотался.

— Зоенька, мне показалось, что ты усомнилась в моем психическом здоровье. Пока все нормально, не волнуйся. А задача эта и в самом деле наитруднейшая. И я осознаю, что сейчас она мне не по плечу. Тем более что эта война гораздо насыщенней событиями, чем поход Наполеона на Москву. Здесь совсем иной масштаб. Несколько театров военных действий, множество крупнейших операций, десятки миллионов участников, целые армады техники, годы войны… Чтобы переосмыслить весь этот материал, увязать его с судьбами героев, нужен недюжинный талант и долгие годы кропотливой работы. А я еще только ликбез прохожу. И все же мемуары я начну собирать.

— Для Артемки? — сузила глаза Зоя.

— А что, все может быть, — усмехнулся он. — К серьезной цели следует готовиться смолоду. Глядишь, и увлечется.

— Интересно будет понаблюдать за вами.

В середине ноября с Кубани пришло очередное письмо. Зоя была занята хозяйством, и Владимир с большим сожалением отложил в сторону холодный влажный конверт. «Оно должно быть интересным, я подожду тебя».

Когда Зоя, основательно озябнув, вернулась в дом, Володя пригласил ее за стол. Из литрового термоса налил ей стакан горячего чая. Тут же на колени к ней взобралась радостная Аленка. Ее волнистые волосы щекотали подбородок. Зоя ласково прижала ее голову к своей щеке — сердце наполнилось щемящей нежностью.

— Ну, давай уж, читай, — сказала Зоя. — Вижу, истомился.