Виталий Лиходед - Батальон крови

Девятого мая 1945-го года в госпитале объявили о том, что война кончилась. В этот день никто не стонал и не кричал от боли — радость была у всех, но ночью пришлось вызывать весь персонал госпиталя. Здоровые мужики рыдали. Нет, не от ранений, а оттого, что в этом мире сломался конвейер смерти и наступил долгожданный мир. Многие переживали оттого, что не смогут отомстить за тех, кто погиб рядом с ними. Они хотели вернуться и взять оружие, чтобы отомстить за близких, за погибших товарищей, но им предстояло жить, и врачи, как могли, успокаивали каждого.

После праздника Победы Григорий старался взять себя в руки. Конечно, ему хотелось как и остальным уехать на фронт, найти недобитых немцев и расстрелять их всех, но это были лишь порывы злости и он, понимая это, пытался справиться с ними. Люди вокруг перестали бояться, и Гриша сразу заметил, что каждый в госпитале уверен — больше никого не убьют, бойцы вернуться домой и начнут новую, счастливую жизнь. Медперсонал заботился о каждом. Все понимали, что это непросто люди, это счастье и радость, которые вернутся лишь в некоторые дома и семьи. Врачи боролись за каждого раненого, чтобы он выжил и, приехав в родной город или деревню, привез с собой часть победы, радости, которой конечно на всех не хватало.

Двенадцатого мая Григорий понял, что нужно жить дальше. Он наконец-то осознал, что в этот мир пришла маленькая девочка с голубыми, как небо глазами — с именем Победа. За ее рождение пришлось дорого заплатить, но она родилась и теперь будет жить вечно, напоминая всем о том, чего стоило ее рождение.

В этот же день приехал Киселев. Григорий переносил раненых бойцов из палаты, и полковнику пришлось ждать солдата. Он, конечно, дождался и, встретившись, они обнялись и долго молчали. Но Киселев нарушил это молчание, встал с лавочки и произнес:

— Рядовой Михайлов! За смелость и храбрость, проявленную в боях при взятии города Кенигсберг, вы награждаетесь медалью «За боевые заслуги!».

— Служу Советскому Союзу! — встав, ответил солдат.

Комбат пристегнул к его гимнастерке медаль и добавил:

— Позже получишь еще одну — за взятие Кенигсберга. Я тебя представил, но дойдет она до тебя позже.

— Служу Советскому Союзу! — еще раз ответил радист и отдал честь. Они вновь обнялись и, немного успокоившись, сели и закурили. Комбат достал из кармана тонкую трофейную фляжку и предложил куда-нибудь отойти, обмыть медаль.

Они нашли укромное место и расположились. Выпили и стали вспоминать товарищей. Григорий рассказал комбату о том, что к нему приезжал офицер и расспрашивал о том, как они относили рацию к подземному заводу.

— И что? — немного удивленно спросил Киселев.

— Да ничего. Я ему сказал, что никого не осталось. Командир Воувка погиб на первом рубеже в окопах, остальные тоже. Никого не осталось.

— А он что хотел узнать?

— Ну, как погиб тот англичанин. Я рассказал, что мы уходили по минному полю, по своей тропе. Немцы подъехали на двух машинах и с дороги стали стрелять по нам. Англичанину пуля попала в голову. Он умер сразу.

— А на самом деле?

— На самом деле. Пуля попала в мину, и она взорвалась. Именно ее осколки пробили рацию. Он прыгнул в эту воронку, задрал руки и хотел сдаться. Но ему не дали. Санек-то остался там в лесу. Мы поняли, что он предатель, и Сашка решил вернуться и забрать позывные из рации. Я их на бумажке написал и под ручку засунул. Он потом вам этот листок отдал. Вы ж его сами сожгли.

— Да, помню. А офицер чего еще спрашивал?

— Больше ничего. Он узнал, что все погибли, я ему сказал, что рацию с позывными оставили в указанном месте и все. Он даже и не записывал.

— Понятно. А ты слышал. Пленные завод еще в конце января взорвали.

— Нет. И что, спаслись?

— Да вышли оттуда, захватив оружие. Но их всех в тыл отправили и, самое смешное, их тайная парторганизация утверждает, что за рацией посылали русского парня. Он хорошо знал немецкий. Никакого англичанина среди них вообще не было. Вот так.

— Ну и ладно, забыли. А в Кенигсберге, как? После того как меня увезли, бой был тяжелый?

— Да. Утром девятого апреля немцы из гарнизона крепости опять решили прорваться. Но мы и солдаты 43-й армии остановили их.

— А потом что? Как командиром полка стали?

— Батальон расформировали. Жору отправили в штаб, он же грузин. Саленко ранили, увези в госпиталь, остался один снайпер-сибиряк и человек двадцать сопляков. Их Замятин в свой полк зачислил.

— К «гавнюкам», что ли?

— Да. Меня назначили командиром одного из полков 43-й армии. Генерал остался доволен тем, что мы станцию удержали. Да и Палыч ему на ушко небось шепнул. Сам-то не мог повысить, так соседа попросил. А потом мы пошли на саму крепость. Бомбили их долго: и морячки, и все армейские орудия и танки. Девятого, на следующий день, после того, как немцы еще раз прорваться не смогли, они вернулись в крепость. Но сам понимаешь, такой обстрел. К вечеру б от крепости ничего бы не осталось. В общем, они поняли это и сдались, но на побежденных и несчастных эти фашисты не были похожи. Представляешь, в крепости были одни солдаты! Ни одного офицера! Ими никто не командовал, они сами дрались за свою землю. Вот спрашивается, какого они на Русь полезли? Вроде посмотреть со стороны, попадаются настоящие солдаты. Помнишь того фрица, что Егор застрелил?

— Конечно.

— Вот и в крепости все такие были. Их даже отдельно от остальных пленных держали. Командование побоялось, что они бунт подымут и попытаются к Берлину уйти. Но ничего, все обошлось. Правда, в лесах еще остались отдельные группы СС. Будем ловить, кто не пожелает сдаться — добьем. Так что повоевать еще придется, хотя и не очень хочется. Ну, давай за Победу! По глотку!

— Давай.

Они выпили, Киселев достал шоколадку, закусили, и Гриша, посмотрев на него, хотел спросить, но промолчал.

— Знаю, хочешь о Титовой узнать? — неожиданно ответил полковник.

— Я все знаю. Юлька приходила. Рассказала.

— Да. Вот такие брат, дела. Видишь, как ее смерть нашла. Войну вы обманули, смерть презирали, а она отомстила. Тебя в том домике спасла, а ее в захваченном городе, где врага уже не было — достала.

— Товарищ полковник. Вы знали что Таня и Титова — одна и та же женщина.

— Конечно. А чего ты думаешь, я на Новый год тебя просил потанцевать с ней, не стесняться и не бояться. Я же тебе кричал — присмотрись, не гони ее — Титову-то.

— Да, а я слепой был, не могу видеть. Все больше мечтал в башке своей.

— Понимаю. Я поначалу невзлюбил ее. Она действительно долго меченой ходила. Многие погибли, но может, она была и не причем — так судьба сложилась. А я еще огня ей в душу подливал, но когда увидел, что не врет она — честно тебя любит — изменил мнение. Ты рации простреленные из разведки приносил и всегда возвращался, доказывал, что сильнее всех этих предрассудков. И она в тебя верила. Смерть ты обманул, а она, видать, не смогла, где-то засомневалась. Хотя, как сейчас говорить? На войне судьба меняется у людей. Одному суждено в первый день погибнуть, а другому идти за своей пулей сотни верст. Давай помянем ее.