Валериан Якубовский - Дезертир

— Товарищ старший лейтенант! По-моему, в гибели Николки виновата одна Татьяна Федоровна, а Шилов тут ни при чем. Ведь сын за отца не ответчик?

— Это верно, — сказал Невзоров, — не ответчик. Но если сын во всем повторяет мать и соучаствует с ней в злодеяниях, он отвечает за себя, но вместе с матерью. Шилов сыграл роковую роль в судьбе Николки. Этого отрицать нельзя. Он с детства с пользой для себя усвоил мерзкую науку матери — лгать, доносить, наказывать безответных и многое другое — потому что эта наука возвышала Шилова над слабыми существами, которые, как мне кажется, боялись его подзатыльников, но и тянулись к нему, чтобы задобрить своего палача оградить себя в будущем от его тумаков. Припомните, Саша, избивал Шилов когда-нибудь учеников младших классов?

— Избивал, — признался Ершов. — Но это, мне кажется, были детские шалости — не больше.

— А вы избивали?

— Я? Я не избивал…

— Значит, не шалости — закономерность… Кому перепадало в детстве от родителей, тот не считает зазорным давать волю и своим кулакам. А слово "бить" — одного корня со словом — "убивать". Вывод сделайте сами…

О ночном походе к Черному омуту Невзоров записал целую страницу, поставил на полях вопросительный знак, перевернул листок и поднял на Ершова брови с готовностью слушать дальнейшие показания:

— Скажите, Саша, выполнял ли Шилов общественные поручения в школе?

— Конечно, выполнял, — не задумываясь, ответил Ершов. — Такая потребность появилась у него после нашей ссоры.

— Попутно несколько слов о ссоре. Из-за чего вы поссорились?

— Из-за того же Николки.

— Да. Вы говорили об этом. А конкретно?

Ершов достал платок, вытер потное лицо и попросил разрешения закурить.

— Курите. У меня — папиросы.

Ершов закурил:

— Уже весной, узнав от слободских ребятишек, что Николка умер, я в тот же день сказал об этом Шилову Шилов тряхнул овсяной шевелюрой, выкатил на меня глаза и с озлоблением спросил:

— Что ты все о Николке печешься? Кто он тебе — свой?

— Свой, не свой, — ответил я, — человек. И хороший человек. Проболтался. Ты же обещал молчать… Какого парня погубила!

— Кто погубил? Говори, да не заговаривайся! — покраснел Шилов.

— Мать твоя…

— Прикуси язык, не то по зубам получишь.

— Попробуй. А еще другом прикидывался.

Обойдемся как-нибудь и без твоей дружбы, рыжий.

— Ах, так…

— Так, — сказал Шилов и сунул мне под нос фигу…

Это была первая наша ссора на пороге юности, неприязнь,

установившаяся между нами, развивалась с обоюдным ожесточением. Мы избегали встреч, не подходили к калиткам. Когда в одно и то же время появлялись на улице делали вид, что не замечаем друг друга. По утрам я поглядывал в окно и выходил на дорогу десятью минутами позже, чтобы не идти вместе в школу. После уроков уходил раньше или ожидал, когда Шилов повесит на плечо сумку и отправится домой.

В классе я пересел на "камчатку" к Сидельниковой Светлане. Она охотно приняла меня за парту, потому что я иногда провожал Светлану домой, в Губино. В школе не знали, какая кошка пробежала между нами. Раньше нас было водой не разлить: куда Шилов, туда и я. А теперь дошло до того, что мы норовили друг друга обезобразить помоями, пуская в ход все средства и возможности. И так-то два месяца тянули мы носы в разные стороны и сочетали каждый по-своему неприятное с полезным.

Свободное время, ранее одинаково принадлежавшее нам обеим, я отдавал гармошке и научился играть танцы, песни из фильмов, собранные в песенники.

Шилов ударился в чтение и прежде всего пристрастился к Марку Твену. Он побывал в гостях у Тома Сойера, обратил внимание на дохлую кошку Гекльберри Финна, несколько ночей провел с "Принцем и нищим". Николая Островского поглотил за день, даже в школу не ходил. А когда достал повесть Катаева, приобрел нового дружка — Гаврика. Словом, ссора, о которой как в школе, так и дома, никто не знал, пошла на пользу.

Наступила последняя четверть учебного года. Мы с отцом поздно ложились спать и перед сном садились ужинать.

— Что же ты, Саша, все один? — как-то спросил отец, наливая стакан молока. — И Миша к нам почему-то не ходит.

— Не пускаю — так и не ходит.

— Как это понять — "не пускаю?"

— Как хочешь, так и понимай.

— Поссорились?

— Поссорились.

Отец перестал кушать. Мои слова для него были как снег на голову. Однако он не стал допытываться, почему поссорились, так как понимал, что советы родителей выбирать детям товарища, равно как невесту или жениха зачастую бывают одинаково вредными и опасными, и дал мне право самому разобраться в отношениях с Шиловым и наладить их.

Татьяна Федоровна с другого пригорка посмотрела на нашу ссору и в первую голову на сына, присохшего в вечернее время к книгам.

— Уверни лампу, шалопай. Последний керосинчик дожигаешь, — в ту же ночь сказала она сыну, разбирая постель. — Сидел бы в потьмах, а то шел бы к рыжему да и читал там, сколько душе угодно, а свой керосинчик повоздерживал бы на черный денек. Не накупишься.

— Я не хожу к нему, — отозвался Шилов с полатей, перевертывая зачитанную до дыр страницу "Всадника без головы". — Поссорился.

— Из-за чего поссорился?

— Из-за Николки…

Судьба Николки не тревожила Татьяну Федоровну. Да и сама ссора едва ли чем занимала. Тем не менее козел отпущения виделся ей в огороде.

— Ну-у, — страшным голосом завопила Татьяна Федоровна. — Я с Власом посчитаюсь по-свойски — попадись он мне под руку. Пускай уймет своего щенка. Не то я живо космы Власу повыдергаю. Будет он у меня плехатым ходить.

— Не смей этого делать! — вскричал Шилов. — Я во всем виноват.

Он опасался, что мать испортит все дело. А ведь Шилов стремился к улучшению отношений со мной и считал, что, если позаботиться о своем авторитете в школе, сближение произойдет без особых усилий, так как был убежден, что я не стану оспаривать мнения коллектива и сдамся.

Начал он с неприметного, казалось бы, случайного. Маленькая Лютикова, учительница русского языка, всю жизнь залезала на стул, чтобы написать предложение в верхней части доски. Недавно она упала со стула и повредила ключицу. Шилов в перемену вызвался писать за нее на доске текст для изучения нового материала на уроке.

— Ой, спасибо тебе, Мишенька. — говорила старая учительница, тронутая заботливостью ученика. — Век не забуду твоей доброты.

— Ничего не стоит, Евдокия Александровна, — отвечал Шилов, выводя каждую буковку и отмечая нужные орфограммы цветными мелками.

Будучи членом учкома, он два раза в месяц готовил политинформации. Особенно удачно сделал сообщение о челюскинцах, приуроченное ко второй годовщине со дня гибели судна, и вызвал одобрение класса. Не менее удачными были беседы о возрастающей мощи Днепрогэса, о советском тракторостроении и тревожных событиях, поступающих из Испании.