Валериан Якубовский - Дезертир

Подойдя к обрыву, майор увидел нас и, не желая своим появлением тревожить отдыхающих, попятился к брустверу, заговорив с комбатом…

Услышав стрекот кузнечика, я повернулся набок, стараясь отыскать нарушителя опасной тишины, которая в любую минуту могла разразиться грохотом канонады. Но как бы я ни силился обнаружить бесстрашного музыканта в зеленом плаще, притаившегося где-то за щитом подорожника, он по-прежнему оставался для меня невидимым.

Шилов следил за полетом шмеля, который вибрирующей точкой зигзагами спускался вниз. Сделав неторопливую посадку на малиновой кашке, он пожужжал, пожужжал, перепорхнул на другую и поспешно полез в землю. Я перевел взгляд на то место, где спрятался мохнатый хозяин высоты, который как будто почувствовал присутствие посторонних и испугался. Казалось, шмель понимал, что и в земле нет спасения, что пришельцы, вторгшиеся в его владения, наставили на высоте орудий смерти, чтобы взорвать жилище маленького шмеля и самим погибнуть. Шмель, как бы жалуясь на свою участь, вылез из норы и, остановив выбор на синеокой фиалке, закачался на ней и устрашающе жужжал в надежде, что пришельцы образумятся и уйдут.

— А я сегодня в первый раз услышал жужжание шмеля, — признался Сергеев.

— Серьезно? И шмеля никогда не видел?

— На картинке.

— Не может быть, — возразил Шилов. — Где же ты рос?

— Я родился в городе, и как-то не приходилось бывать на природе.

— И за город никогда не выезжал?

— Некогда было. Все работал. Мать у меня больная… А я один…

Не думал Сергеев, что он услышал шмеля и в последний раз. На левом фланге послышалось иное жужжание — гул моторов. Услышали его и на правом.

Шилов взглянул на дорогу.

— Танки! — крикнул он, подавшись к командирскому ровику.

Лейтенант схватил трубку. Я поднял бинокль. По дороге двигались танки. Черные кресты вырисовывались на боковых щитах. Покачивая стволом, головная машина заметила на мосту дым, за которым скрывался провал целого пролета и замедлила ход, расстояние между остальными быстро сокращалось.

— Сколько насчитал?

— Шестнадцать.

— Больше нет?

— Нет, товарищ лейтенант.

— Батарея-а! К бою! — продублировал он команду майора и, не отрываясь от трубки, высунулся из ровика. Как и предполагалось, ловушка сработала точно. Головной танк подошел к мосту и остановился. Торкающий мотор выпустил из выхлопной трубы тучу искрившегося дыма. Видно было с высоты, как немец в шлемофоне вылез из переднего люка, посмотрел вокруг и, не заметив ничего подозрительного, осторожно, почти на ощупь, стал пробираться по настилу первого пролета, опасаясь, что мост заминирован. Этого момента нельзя было упустить. Колонна остановилась, образовав сплошную железную стену.

Лейтенант Швидкий продублировал вторую команду майора:

— По своим целям… тремя бронебойными… беглый… — и прежде чем сказать слово "огонь!", дал время наводчикам уложить нити перекрестий на запыленные бока бронированных громадин, наконец торжественно и повелительно обрушил на батарею это страшное слово: — Огонь!

Мы рванули рукоятки затворов — и ударная волна выстрелов так хватила по барабанным перепонкам, что многие с непривычки пораскрывали рты. Разорванный воздух загремел в соседних урочищах двенадцатикратным эхом, повергнув все живое в неописуемый ужас.

Открыв ответный огонь, танки с грохотом сползали с дороги. Девять машин осталось на месте. Огненные змейки, слепящие извивы пламени замельтешили, запрыгали по угловатым щитам присмиревшей брони…

Но, видимо, не таким представлялся бой артиллерии с танками комбату-2 лейтенанту Швидкому. По крайней мере, он предполагал полную самостоятельность командира батареи в выборе цели и ведении огня, да и не только командира батареи — командиров орудий. По его мнению, правильно говорил майор, что тактику боя навязывает противник. Но тот же майор приказал ничего не предпринимать без его команды. И вот он, боевой комбат, сидит у телефона и ждет, когда ему предпишут ударить по танкам.

— Товарищ майор! Товарищ майор! — надрываясь до хрипоты, кричал комбат выпрашивая очередную команду.

— Ты почему прекратил огонь? — услышал он, но услышал не майора, а старшего лейтенанта Селезнева. — К орудиям, мальчишка! Танки прут, раздавят!

— Где майор, товарищ старший лейтенант?

— Где майор? Нет майора! — прикрикнул Селезнев, но смягчился и, сдерживая себя от гнева, пояснил: — Убит майор… Прямое попадание. Об этой промашке нашего комбата я узнал позже, но тогда видел, как он пораженный вестью о гибели командира дивизиона, выскочил из ровика и, пригнувшись, нырнул к одиннадцатому орудию, над которым клубилась густая толовая гарь разорвавшегося снаряда. Не видя расчета и задыхаясь в удушливом смраде. Швидкий сорвавшимся голосом приказал:

— Семенов!.. По танкам… Тремя снарядами…

— Товарищ комбат? — поймал его за руку Шилов. — Вы кому подаете команду? Туг никого нет. Весь расчет погиб… Комбат схватился за голову и беспомощно засуетился у щита орудия, не зная, что предпринять в эту решительную минуту, когда судьба батареи во многом зависела от его расторопности и выдержки.

— Что же это такое? — спросил он самого себя. — Комдива Королева убило. Семенова тоже убило…

— Комдива, говорите? А у нас Сергеева убило…

— А ты почему здесь?

— Панорама вышла из строя.

Шилов выхватил из гнезда панораму и бросился к своему орудию. Остолбеневший комбат прыгнул на бруствер и, стоя во весь рост, крикнул:

— Батарея? Пятью снарядами… Ог-гонь!

Это была его последняя команда. Разорвавшийся в трех шагах снаряд опрокинул комбата. Иссеченный осколками, он лежал с открытыми глазами, которые уже застеклила смерть.

Батарея стала неуправляемой. Расчеты долбили склон высоты, но как-то вразнобой, не поражая цели, тогда как Селезнев подбил еще две машины из четырех, атаковавших его фланг.

Пока Шилов прилаживал панораму, я вскинул бинокль, чтобы уточнить обстановку и направить огонь по угрожающей цели. Молнии разрывов, таранившие огневые, и черный дым горящих танков, непроницаемой стеной застилавший сектор обстрела, не давали возможности видеть того, что творилось впереди, и я поворачивал бинокль направо и налево, стремясь выхватить из черноты и засечь очертания надвигающихся чудовищ, наконец ветер, усиленный вихрением десятков двухсторонних траекторий, отогнал за Ствигу тучи дыма и обнажил подлинную картину боя.

Два танка, вращая башни и поблескивая огнем, неслись на первое орудие — орудие Селиванова. Два другие, не замеченные Селезневым, у подножья обогнули высоту с запада и скрылись в дубняке. Пятый, замыкающий колонну, выбросив дымовую завесу подбитым собратьям, не торопливо, обстреливая огневые нашей батареи, по диагонали грохотал прямо на мой бинокль, наползая гусеницами на стекла прибора.