Валериан Якубовский - Дезертир

Когда пришли газеты, Шилов прочитал на первой странице "Закон" и узнал, что возрастная группа Ершова демобилизации не подлежит. К тому же Ершов — офицер, и увольнения в этом году ожидать не следует.

— Что ж будем делать, дитятко? — оторопев, спросила Татьяна Федоровна.

— Ничего, — ответил Шилов. — Он же тебе обещал телеграмму послать. Будем ждать. Только бы зимой не приехал. А служить ему, как медному котелку.

Ершов прослужил еще год. Закончив войну в Австрии старшим лейтенантом, с четырьмя орденами и тремя ранениями, он в колонне Третьего украинского фронта 24-го июня принимал участие в Параде Победы на Красной площади и, несмотря на дождливую погоду, был, как говорят, на седьмом небе.

Случайно оказавшись в столице, он вспомнил Вторую Мещанскую улицу и, достав записную книжку, уточнил адрес, чтобы навестить старушку с безногим сыном, которой помог в Раненбурге сесть в вагон. Ершов не пожалел личного времени, отпущенного старшим команды для ознакомления с Москвой, и отравился на поиски Второй Мещанской улицы.

Поднявшись на третий этаж, небольшого каменного дома с почерневшим за войну серым фасадом, он позвонил в квартиру АД.Волобуевой. Послышались торопливые шаги. Открылась дверь. Гостеприимная солдатская мать тотчас же узнала бывшего сержанта и приняла его, как родного.

— Аграфена Дмитриевна, а где же ваш сын? — спросил Ершов, рассматривая гостиную с массивным буфетом и длинными стенными часами с боем.

— Сына давно уже нет, Сашенька, — сокрушенно сказала старушка. — Он умер в том же году, осенью.

Ершов снял фуражку и в молчании опустил голову:

— И вы одна в такой большой квартире?

— Что ж делать? У меня никого больше нет. Вы ведь не пойдете ко мне в сыновья. Я бы квартиру на вас переписала. Жить мне осталось не долго.

Предложение Аграфены Дмитриевны застало Ершова врасплох. Он думал, что старушка шутит, и сам в шутку сказал:

— Кстати, у меня тоже никого нет. Отец погиб на фронте. Мать молнией убило. Одна невеста на родине…

Аграфена Дмитриевна не шутила. В таком положении не шутят. Она прослезилась и на минутку задумалась:

— Так в чем же дело? Приезжайте, Сашенька, вместе с невестой. Буду очень рада. Квартира — в вашем распоряжении… Серьезно!

— На родину тянет, — также серьезно отговаривался Ершов.

— Понимаю. Если что, приезжайте. Осчастливите меня на старости лет. Да, — хватилась Аграфена Дмитриевна, — я и не спросила, где же ваш товарищ?

За чашкой чая Ершов рассказал ужасную историю, жертвой которой стал его друг детства Михаил Шилов.

Старушка поохала, но осталась довольной тем, что хоть Сашенька уцелел и вышел из войны победителем.

Прощаясь, Волобуева просила его после окончания службы приехать к ней насовсем, взяла у него адрес, и Ершов обещал подумать.

О своей поездке в Москву на Парад Победы он написал Светлане и письмо с наклеенной маркой опустил в почтовый ящик. Ершову не хотелось, чтобы Татьяна Федоровна знала о старушке Волобуевой, которую когда-то обидел Шилов, перехватив в кассе ее билеты по воинским требованиям. В том же письме Ершов указал Светлане и московский адрес Аграфены Дмитриевны.

С прибытием в полк его вызвал Селезнев и сказал, что получен приказ грузиться на платформы, но куда, не знал и сам Селезнев. Эшелон отправился ночью без паровозных свистков. О перемене места службы Ершов дал знать Светлане, черкнув несколько слов перед отходом поезда.

В середине июля Светлана получила от Ершова сразу два письма, и Валентина сообщила дома, что Ершов участвовал в Параде Победы и в последних числах июня с полком Селезнева отправлен из Подмосковья.

— Куда ж его отправили, доченька? — всполошилась Татьяна Федоровна.

— А вот не знаю. Не пишет.

— Я знаю, куда, — отозвался с полатей Шилов. — На Дальний Восток. Мне кажется, будет еще война с Японией.

— С Японией, говоришь? — насторожилась мать, живо заинтересовавшись догадкой сына. — Почто с Японией-то?

— Тебе, мама, трудно понять, — отмахнулся от нее Шилов и обратился к сестре: — А Лучинского никуда не перебросили?

— Пока нет, — испугалась Валентина. — Алеша в Австрии.

— Когда было от него последнее письмо?

— На прошлой неделе.

— Значит, в оккупационных войсках…

— А это опасно? — бледнея, спросила Валентина.

— Да нет, — ответил Шилов. — Война с Германией кончилась. Какая может быть опасность? Комендантская служба по охране порядка. Патрулирование по городу. Ничего страшного…

Девятого августа, в обеденный перерыв, бригадиры объявили митинг большой государственной важности. Татьяна Федоровна, никогда не стоявшая перед трибуной, пришла к конторе, потому что не знала, о чем будут говорить.

На трибуну поднялись руководители опытной станции.

— Товарищи! — выбросив руку вперед, сказал секретарь парткома, бывший фронтовик с протезом левой ноги. — Советское правительство, верное союзническим обязательствам, объявило войну милитаристской Японии…

Толпа зашевелилась, загалдела. Послышались одобрительные возгласы:

— Правильно!

— Давно бы пора проучить самураев!

— Их уже американцы проучили атомной бомбой!

— Американцы проучили стариков и детей. А самураям — как с гуся вода!

— Тише, товарищи! — успокаивал оратор. — Сегодня начались военные действия силами Забайкальского, Первого и Второго дальневосточных фронтов и кораблями Тихоокеанского флота. Полуторамиллионная Квантунская армия несет большие потери и отступает в глубь Маньчжурии…

Татьяна Федоровна не понимала, почему люди одобряют решение Советского правительства начать войну и осуждают американцев за какую-то бомбу. Она восприняла войну по-своему, увидев в ней средство избавления от Ершова. Если Ершов останется в братской могиле Маньчжурии, Шилову не придется носиться по лесам, как дурню с писаной торбой, выслеживать свою жертву.

Вечером она с радостью сообщила сыну:

— Слыхал, Мишенька? Наши с японцами войну затеяли. Правду ты сказал, дитятко. Может, этот рыжий и не вернется.

— Вернется — не вернется, а надо быть готовым к его встрече.

Работая по-прежнему в семеноводстве, Татьяна Федоровна редкий день не справлялась о весточке от Ершова.

— Ничего нет, — с тревогой отвечала Мария Михайловна, сетуя на почту. — Да и расстояние внушительное. Не прыгнешь.

Первое письмо с переднего края, отправленное семнадцатого августа, пришло в сентябре, когда кончилась война и Япония сложила оружие. Ершов писал, что войска Забайкальского фронта в трудных условиях горного рельефа, преодолевая лесистые хребты и отроги Большого Хингана, с тяжелыми боями продвигаются в глубь Маньчжурии. Это было последнее письмо сорок пятого года.