Вадим Полищук - Зенитчик

Мимо нас проезжает тормозящий паровоз, окутанный клубами белого пара. На несколько секунд мы глохнем и слепнем, а когда зрение и слух возвращаются, мимо нас, лязгая сцепками, проходят платформы с непривычного вида танками. Из башен танков торчат тонкие стволики пушечек. Как я понимаю, это английские "Матильды". Или "Валентайны"? До различия этих типов мои познания не доходят.

— Ну, что встали, разгильдяи? Трибунал по вас плачет, — приветствует нас комендант, — за мной, шагом марш, попытаюсь спасти ваши безмозглые башки.

Сашка подхватывает свою злополучную винтовку.

— А дрезина?

Вспоминаю я требование Никифорова сдать транспорт начальнику станции.

— Времени нет, — отрезает комендант, — эшелон всего минут десять стоять будет.

Начальником эшелона оказывается невысокий майор-танкист, одетый в кожаную тужурку, несмотря на еще холодные дни. Старший лейтенант излагает майору ситуацию, тот проходится по нам пристальным взглядом и коротко бросает.

— Документы!

Мы предъявляем наши красноармейские книжки без фотографий. Майор внимательно их просмотрел, только что на зуб не попробовал.

— Значит, не бросил бойца?

— Так точно, товарищ майор, не бросил.

— А если он и в боевой обстановке так же заснет?

— Один раз кто угодно оступиться может, надо было дать парню шанс. Этот случай для него хорошим уроком будет.

Сашка молчит, не рискуя смотреть майору и коменданту в глаза.

— А не боишься, что тебя вместе с ним за дезертирство шлепнут.

— Боюсь, товарищ майор, но…

— Сам погибай, а товарища выручай. Так?

— Так точно, товарищ майор!

Танкист протягивает мне наши книжки.

— Ладно, подбросим вас до Усмани, лезьте в вагон, скоро отправляемся.

По большому счету майор, конечно, прав – Сашку за сон на посту и потерю оружия следовало примерно наказать, чтобы другим неповадно было. Но с другой стороны, зачем губить восемнадцатилетнего полуголодного парня, выставленного в одиночестве на тормозную площадку под усыпляющий, монотонный перестук колес?

В вагоне мы попадаем в окружение танкистов, заинтересованных появлением новых персонажей.

— Артиллеристы?

Интересуется местный вариант Васи Теркина.

— Зенитчики.

— Зенитчиков я уважаю, — подхватывает вагонный балагур, — вот у нас по осени случай был. Повадились "Юнкерсы" нашу оборону бомбить, а у нас, как назло, ни одной зенитки в бригаде нет. Они же, сволочи, каждый день прилетают и бомбят, прилетают и бомбят…

Вагон дергается, лязгая буферами, и начинает неторопливо ускоряться. Танкист делает паузу в рассказе, подогревая интерес слушателей, один из которых не выдерживает.

— Ну, а дальше что было?

— А дальше наш полковник в штабе армии целый дивизион автоматических зениток выбил. Командир дивизиона – майор, походил по расположению бригады, с людьми поговорил, все расспрашивал: когда немцы прилетают, откуда заходят. Выяснил все, и поставил свои зенитки точно на пути "Юнкерсов". На следующий день прилетели стервятники, один за другим выстроились и только пикировать начали, как зенитчики дали из всех стволов! Все семь "Юнкерсов", один за другим в землю вогнали! Вот с тех пор я зенитчиков и зауважал.

Рассказчик оборачивается ко мне, как бы ища поддержки, но я жестоко его обламываю.

— Брехня все это.

— Как брехня?! Ты сам там был?

Возмущенно подается ко мне уличенный во лжи, всем своим видом показывая, что чуть ли не кулаками готов доказать правдивость своей истории.

— Сядь.

Невысокий крепенький танкист со старшинскими треугольничками в петлицах толчком руки отправляет забияку на место и обращается ко мне.

— Обоснуй.

— Во-первых, "Юнкерсы" семерками не летают, чаще девятками или полным штаффелем, так по-немецки эскадрилья называется. Во-вторых, один за другим они пикируют, только когда точечный объект бомбят, мост или капэ. А оборона бригады по фронту сколько занимает? Да и зачем им одно и то же место каждый день бомбить? А самое главное, даже целым дивизионом "лаптежника" на пикировании трудно сбить. Один-два, еще может быть. Три – это очень большая удача. А чтобы всех – брехня.

— Слышали? — обращается к собравшимся старшина, — а ты, Федосеев – трепло. Всего неделю на фронте был, а разговоров на целый год.

Возразить старшине Федосеев не рискует и, что-то ворча под нос, убирается на нары в угол вагона. Осадивший его танкист приглашает нас ближе к печке и начинает расспрашивать, разговор с ним я беру на себя.

— Где воевал?

— От Днепра до Ельца, зиму в запасном полку кантовались.

— И как воевал?

— Да по-разному. Стреляли, отступали, под Брянском из окружения выходили.

— Понятно. А хоть одного сбил?

— Нет. Под Ельцом зацепили одного, да он все равно ушел. Зато три танка подбили.

Не удержался, похвастался. Брови старшины ползут вверх.

— Три?

— Не сомневайтесь, товарищ старшина, даже справки на все три есть.

— А ты, оказывается, орел, сержант. У меня только два, да и то последний…

Глаза танкиста темнеют от тяжелых воспоминаний. Справившись, он продолжает.

— А к нам какими судьбами?

Я рассказываю. Танкисты сочувственно слушают, когда заканчиваю, старшина высказывает свое мнение.

— Вы всего часа три отсутствовать будете, может и пронесет, если комбат ваш историю раздувать не станет. Батарея в составе сборного эшелона идет и пока докладывать ему просто некому, а к месту назначения весь личный состав и оружие будут в наличии. Так что в дезертирстве вас обвинить трудно, разве что в самовольной отлучке.

— А зачем комбату чепэ на батарею вешать? Хотя все может быть.

— А ты, — обращается танкист к Сашке, — по гроб жизни ему обязан. Считай, от расстрельной стенки он тебя оттащил. Понял?

— Так точно, понял, — виновато тянет заряжающий, всем своим видом демонстрируя полное раскаяние.

Я попытался перевести разговор в другое русло.

— А это у вас "Матильды" или "Валентайны"?

Старшина удивляется.

— А откуда ты…

— Откуда знаю? Про ленд-лиз слухом земля полнится. Вот вижу впервые, хотя по уму надо бы нам хоть силуэты знать, а то врежем по своим с перепугу да от незнания.

— "Матильды" это, — открывает военную тайну старшина, — "Валентайн" тот поменьше будет, хотя башни у обоих похожи и пушка одинаковая.

В этот момент один из танкистов снимает с буржуйки кипящий чайник.

— Угостите-ка чайком наших гостей, — распоряжается старшина.

И в наших руках оказываются две кружки. Назвать эту жидкость чаем язык не поворачивается. Танкисты заварили какую-то сушеную траву, о сахаре речи не идет. Обжигая рты и руки осторожно глотаем "чай" от которого по телу разливается приятное тепло. Между тем, меня заинтересовало мнение старшины об английской иномарке.