Валерий Шкода - Был у меня друг

Стараясь не забыть ни одного важного вопроса, маленький Максим начал загибать внутри варежки свои теплые пальчики, а когда они кончились, он закрыл глаза и в уме стал раскладывать вопросы по значительности их содержания. Так он и уснул в теплом и очень ароматном сене, мечтая о чудесной встрече.

Максимка уже не слышал, как забегали по двору взволнованные отсутствием ребенка взрослые, беспокойно заглядывая во все сараи и закутки их большого двора. Ему снился добрый Дедушка Мороз, который посадил Максимку на свои мягкие колени и долго-долго, время от времени поглаживая свою седую бороду, неторопливо отвечал ему на все его важнейшие вопросы, а затем он залез в свой огромный красный мешок и достал оттуда давно ожидаемый подарок – великолепную железную дорогу на квадратных батарейках с черным паровозом и тремя зелеными вагонами!

Предал маленького Максима огромный Чингиз, который встал передними лапами на лестницу и, высунув свой лопатообразный язык, долго и упорно лаял, махая своей большой головой снизу вверх, всем своим возбужденным видом сообщая: «Там он, наверху, я видел, как он туда залез!»

Маленький Максим спал так крепко, что даже и не почувствовал, как сильные папины руки сняли его с сеновала и отнесли в жарко натопленную избу. Там его бережно раздели и осторожно, чтобы не разбудить, уложили в маленькую деревянную кроватку.

Проснулся Максимка оттого, что в окно, выходящее на улицу, кто-то громко постучал. Он открыл сонные глаза и, не понимая, как оказался в избе, сел на кровати, свесив свои ножки на пол. Через некоторое время в окно вновь постучали, и неожиданная догадка молнией прошила его тело. «Да ведь это же Он! Он! Это же Дедушка Мороз стучит, почему ему не открывают дверь?!» Как ошпаренный вскочил Максимка с кровати и подбежал к замершему окну. Пока он спал, на улице уже стемнело, и все, что мог разглядеть маленький Максим сквозь заиндевелое стекло, – это был силуэт человека с большим мешком за спиной, спокойно идущего по сугробам в сторону леса. «Дедушка! Дедушка Мороз! Вернись! Это я, Максимка Веденеев! Я тебя целый год ждал, мне так много нужно у тебя спросить!» – со слезами на глазах кричал маленький Максим, барабаня своими ладошками по стеклу. Но вскоре силуэт растаял в темноте. Видимо, Дедушка так и не услышал отчаянных призывов малыша. Максимку душили слезы: «Ну как же так! Почему он меня не разбудил, почему не подождал меня, ведь мне так нужно было с ним поговорить, а он даже не оглянулся, когда я стучал ему в окно». Рыдая, он бросился на свою кроватку и уткнулся лицом в подушку.

А вскоре в избу зашел раскрасневшийся от мороза отец и, улыбаясь, протянул рыдающему Максиму большую плоскую коробку с игрушечной железной дорогой внутри.

– Представляешь, Максимка! – посадив сына на колени, возбужденно сказал отец. – Иду я от соседей, глядь, а у окна нашего кто-то стоит, в халате и с бородой! «Вам кого?» – говорю я ему. Тут он поворачивается, смотрю, а это сам Дед Мороз! – «Здравствуйте! – говорит. – Здесь находится Максимка Веденеев?» – «Здесь, здесь! – отвечаю я ему. – Давно уже Вас поджидает, проходите, пожалуйста!» – «Не могу, – говорит. – У меня еще очень много важных дел сегодня, а вы ему передайте, пожалуйста, мои поздравления с Новым годом и этот подарок от меня!» Достал он из мешка вот эту коробку, передал мне и ушел в сторону леса, там его, наверное, сани запряженные ждут. Вот такие, брат, дела.

До самого Нового года шмыгал носом маленький Максимка, забравшись с подаренной ему железной дорогой на печь: «Ну конечно, некогда ему со мной разговаривать, вон сколько еще детей ему надо обойти. Ничего, может быть, в следующем году…».

Воспоминания о таком счастливом и далеком теперь уже детстве лавиной пронеслись сквозь висящее между сном и реальностью сознание Веденеева, растворяя его мужество и ослабляя волю. Но он ничего не мог с этим поделать.

Максим не в силах был распахнуть свои веки, потому что там, в детстве, было легко, светло и спокойно – там было безопасно. А открыв глаза, он мгновенно попадал в жестокий и беспощадный взрослый мир, где ничто и никому не гарантировано, где с ним могли сделать все что угодно, даже разрезать на куски, так и не узнав его мыслей.

А кому они нужны? Кому вообще нужен внутренний человеческий мир, наполненный страданиями и болью, кровоточащий, изнывающий от вечной вселенской тоски, ищущий правды и доброты, жаждущий Света и Любви, но не находящий их.

Почему в детстве, в обычном нормальном детстве, мы просто купаемся в безмерной любви окружающих нас взрослых и практически не замечаем ту благость, которая нас обступает. Мы тяготимся этой непритворной любовью и заботой, которой пропитывают нас наши родные, и в определенный кем-то период мы начинаем бунтовать и отказываться от их искренней Любви. Нам становятся не нужными их бескорыстные заботы и ласки, нам кажется, что этим они ограничивают нашу свободу и лишают нас возможности вырасти и самим дарить Любовь.

И вот наступает день, когда мы говорим: хватит! Нам не нужно больше вашей Любви, она ничего не стоит, потому что дается за просто так, а полученное бесплатно оценить невозможно. Мы хотим заслужить ее тяжелой работой, потом и кровью, поэтому мы отказываемся от детства…. В этот момент происходит Большой взрыв и мы попадаем в безжалостные жернова Взрослого мира.

А здесь нас уже ждут. Здесь, как всегда, крутятся шестерни и лязгают ножи. Здесь нуждаются в пушечном мясе человеческих душ – это основа Взрослого мира. Мясорубка заржавеет, если в нее не подкидывать свежие и сочные куски молодой телятины, исчезнет ее суть – перемалывать души, подгоняя их под свои стандарты и сваливая в одну большую кастрюлю.

И только здесь, в жерле, услышав, как под чудовищным давлением ледяного металла затрещали наши кости, мы начинаем понимать, что детство, которое мы безвозвратно потеряли, оказывается, было настоящим счастьем.

Опомнившись, мы отчаянно пытаемся развернуться и без оглядки мчаться назад к бескорыстной Любви и Свету, к теплоте добрых маминых рук, которых еще недавно стеснялись, но дверь уже захлопнулась, она закрылась навсегда, и навстречу неумолимо надвигаются холодные ножи.

А вокруг тебя уже слышны стоны и плач тысяч таких же истерзанных и раздавленных душ, и ты пытаешься молить о помощи, но глаза их стеклянны, они не видят тебя, а страдание их безмерно.

В этот момент ты понимаешь, что остался один на один с собой. Твою боль некому разделить и утешить, а кости продолжают чудовищно трещать под натиском холодной темноты, и уже близка кончина, и вот давление достигает критической точки, и, чтобы не сойти с ума, ты издаешь последний дикий вопль и умираешь, через миг родившись в другом, неизведанном мире.