Николай Иванов - День за три

Тот выслушивал своего парламентера и обрадованно кивал Верховодову – хорошие вести.

– Там… э-э, ваш командор, – показал комбат на ущелье. – Они… э-э, отдать, мы не… о-э…

Афганец не подобрал слов и тогда просто показал, что взамен на пленного они должны прекратить стрельбу.

– Двое пленных? Два? – показал на пальцах Верховодов.

– Э-э… – комбат отрицательно покачал головой и поднял один палец.

– А где второй? Они время тянут, гады! Они хотят за это время уйти!

Комбат выжидательно смотрел на Верховодова – пленные-то советские – и ожидал решения.

– Пусть ведут хоть одного, хоть что-то узнаем. Узнаем у одного, – Костя показал афганцу один па shy;лец.

Комбат прокричал какие-то распоряжения для своих парашютистов, и тот, кто ходил на встречу с хромым “духом”, поднялся с белым платком в руке. Передав свой автомат Карину, Верховодов встал рядом с ним. Неужели удалось вложить три дня в один? Кто он, этот парень, который вырвется сейчас из рук мятежников? Что он испытывает? Верит ли в это? А может, эта остановка только ради того, чтобы главарь ушел как можно дальше? И никто не выйдет навстречу, и вместо этого ударят автоматы…

Но в другом конце ущелья показался все тот же хромой душман. Он поддерживал под руку высокого по сравнению с ним парня в разорванной тельняшке. Когда они двинулись навстречу, Верховодов вместе со вздохом облегчения и улыбнулся: парень тоже очень сильно припадал на ногу, и два хромых на разные ноги человека были, несмотря на ситуацию, достаточно смешны.

Пряча улыбку, Костя, обгоняя афганца, поспешил на помощь пленнику. И когда тот был уже почти рядом, и старший лейтенант разглядел его добродушное круглое лицо, и сам парень, отбросив руку хромого, попытался идти сам, в тишине прозвучал выстрел. Пленник недоуменно остановился, закачался, пытаясь устоять на ногах до тех нор, пока к нему подбежит старший лейтенант.

– Ни-и-ис, ни-и-ис! – обернувшись на выстрел, заорал хромой. – Ни-и-ис!..

– …Хорошо. – Изатулла, стоящий над Заявкой, легонько тронул его ботинком. – Вставай.

Сержант, обхватив голову руками, продолжал лежать рядом со снайперской винтовкой.

– Вставай, надо идти, – опять тронул его главарь.

Иван встал, посмотрел вниз на ущелье, по которому бежали афганские “командос”. Все еще сжимая голову, встал, и главарю показалось, что он готов идти вниз, навстречу парашютистам. Но Изатулла положил ему на плечо руку, кивнул на снайперку:

– Твоя. Будешь жить. А теперь уходим. Теперь уйдем. И вернемся.

И первым поспешил в одно из новых ущелий, открывшихся за хребтом.

Послесловие

В одну из темных морозных ночей начала февраля вне всякого графика границу СССР пересекла небольшая колонна – с десяток “Уралов” и примерно столько же бронетранспортеров. Для них не было ни цветов, ни музыки, и лишь свет фар выхватывал оставшиеся с вечера транспаранты, пустые трибуны.

Пограничники и сонные таможенники наскоро проверили документы прибывших, взялись было за машины, но попом ударили со старшим колонны по рукам и решили: техника до утра остается в “отстойнике”, и вся остальная работа завершится с восходом солнца. Представитель штаба округа прямо в “отстойник” принес и раздал каждому часы, поздравив с возвращением и подарком от министра обороны. Угрюмов хотел показать, что они уже имеют такой подарок, но Сеня Горовойх закрыл его от майора, начал горячо благодарить штабиста за заботу.

– У тебя сколько рук? – лишь только майор ушел, спросил Семен Угрюмова.

– Две.

– А часов?

– Одни.

– Ну тогда в чем дело? – недоумевающе пожал плечами Семен. – Вообще-то, если они у тебя лишние…

Угрюмов точно так же пожал плечами и протянул часы Семену. Тот смутился, повертел коробочку в руках, сунул ее обратно Петру. Потянулся:

– Только сон приблизит нас к увольнению в за shy;пас. Товарищ старший лейтенант, а может, ну их, палатки, и перекантуемся в кабинах?

Штабист только что предложил им ночлег в палаточном городке в двух километрах отсюда, и Верхово shy;дов, жалея время, уже прикидывал, сколько они его потеряют на переходах. И в то же время самому предлагать ребятам спать в кабинах уже здесь, в Союзе, он не мог. Так они спали все полторы недели “войны”, и заветной мечтой каждого после мыслей о доме было как раз поспать столько, пока сам не проснешься.

– Перекемарим, – видя, что командир колеблется, поддержал своего “бронежилета” Угрюмов.

Слово молчаливых особо весомо, и Верховодов охотно уступил просьбам:

– Всем отбой. Я – в “бэтре” Соколова.

Однако дойти до вытряхивающих из матрацев и одеял пыль “соколиков-ореликов” не успел. Сзади послышались торопливые шаги, и его шепотом – сколько времени им еще говорить по привычке шепотом при наступлении темноты – окликнул Карин:

– Товарищ старший лейтенант, можно на минутку?

– Да, Юра, конечно. Но сначала дай-ка я поздравлю тебя особо, – старший лейтенант притянул к себе Юрку, на миг прижал к груди. – Ты сам-то где устроился?

– Пока нигде. Я бы хотел… – ефрейтор замялся.

– Говори, я слушаю.

– Я бы… мне бы к матери, товарищ старший лей shy;тенант.

– А где ты ее сейчас найдешь?

– Она будет у того, старого “отстойника”, – горячо возразил Юрка. – Она никуда не уйдет оттуда, пока я не вернусь. Я ее знаю.

– Так это почти десять кэмэ, Юра. Пока дойдешь – и рассвет настанет. Связи с “отстойником” нет. Лучше утром машину возьмем – и туда.

– А сейчас нельзя?

– Сейчас? Кто же нас отсюда выпустит, пока не пройдем контроль. Мы все равно что за границей.

– А если попросить? – Юрка словно не служил в армии. – Я только туда и обратно… – Все же поняв, что просит несбыточного, оправдался: – Знаете, все время вспоминается, как я тогда по газам…

Верховодов почувствовал, как ему стало жарко. Юрка щадил его – ведь это именно он дал команду не останавливаться. Он боялся за настроение другие водителей, для которых бы сцена прощания матери с сыном не прошла бесследно. Он жалел саму мать и Юрку, потому что прижавшего к груди оторвать труднее. Но, шалея, он, выходит, загонял занозу в сердце своего солдата. Желая успеха своей “ниточке”, а значит, и возвращения каждого водителя назад, он перешагивал через их совесть и любовь. Есть ли оправдание этому? То, что все в самом деле вернулись живыми и, кроме Угрюмова, невредимыми, – можно ли это положить на весы оправдания?

– Пойдем, – поеживаясь после первой волны жара от ночного холода и неприятных для себя мыслей, Верховодов направился к солдату, стоящему у выезда из “отстойника”.

– Слушай, друг, вам надо срочно выехать часа на два, – с ходу начал Верховодов. – К твоему земеле, – он показал на Карина, – мать приехала, а мы только “из-за речки”. Нам бы увидеться – и назад. А?