Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга

Лиза вздрогнула. Но, взяв себя в руки, ответила ровно:

— Нет, в Ленинграде.

— В Петербурге? — переспросил он, усмехнувшись. — Я изучаю Россию по военным картам, на наших картах нет такого города Ленинград, есть Петербург.

— Я тоже с большим трудом выговариваю его новое название, — призналась Лиза вполне искренне. — Никак не могу привыкнуть.

— А как же вы оказались здесь? — последовал следующий вопрос.

Лиза приготовилась повторить заученную еще в партизанском лагере легенду, выдержавшую проверку, но вдруг ощутила, что комок встал у нее в горле, и она не может вымолвить ни слова. С лейтенантом из дивизии «Дас Райх» у нее не получалось разговаривать столь же непринужденно, как с прочими.

— Знаете ли, так получилось, война все спутала, — быстро проговорила Лиза, и это было правдой. — Впрочем, мы пришли, — она вздохнула с облегчением, когда впереди показалась сверкающая огнями вывеска ресторана «Лана».

Едва войдя в холл, Лиза сразу заметила устремленные к ним взгляды. Большинство завсегдатаев, собравшихся к привычному часу, рассматривали с любопытством, но не девушку, а ее спутника. Появление в ресторане Лизы было событием вполне привычным — она бывала здесь довольно часто с сотрудниками абвер-команды. А вот Руди Крестена не знали, из чего Лиза сделала вывод, что он пришел сюда в первый раз — но почему? Ведь офицеры дивизий, которые располагались в окрестностях Таллинна не брезговали увеселениями в городе. Из дивизии «Дас Райх» здесь побывали многие.

— Так как же вы оказались в Таллинне? — спросил Крестен неожиданно и вполне настойчиво.

Он помог Лизе снять манто, предложив стул, усадил ее за столик, заказал шампанское.

«Почему он спрашивает меня все время об этом? — Лиза думала с настороженностью, близкой к панике, — из простого любопытства? — Она изо всех сил старалась, чтобы ее настроение никак не отразилось на лице. Или Крестен преследует какую-то иную цель? Вдруг он подослан? Но кем? Шефом гестапо, Замером? Этакий случайно заскочивший в Таллинн служака, отмеченный наградами, весьма симпатичный на вид, вроде бы не имеющий никаких связей со здешними бонзами разведки. Побыл, прогулялся — и уехал снова на фронт. А попутно расспросил некую особу о ее тайных помыслах и секретах и доложил, куда следует». Ведь человеку сугубо военному, не имеющему отношения к спецслужбам, полагают они, девушка раскроется быстрее или расслабится и проговорится.

Лизе казалось, что она разгадала замысел Крестена и его покровителей. Собравшись с духом, она как можно спокойнее, принялась пересказывать ему все, что уже не единожды докладывала сначала своему непосредственному шефу, потом его шефу, потом шефу шефа. К ее удивлению, Крестен слушал внимательно, ни разу не перебив.

Принесли шампанское — типичный способ сбить ее с мысли. Но Крестен не обратил на это обстоятельство ровным счетом никакого внимания, чем вызвал недоумение. То ли он вовсе не собирался устраивать Лизе очередную проверку, то ли действовал методами, которые были ей неизвестны. При этом лейтенант почти неотрывно смотрел ей в лицо, и Лиза чувствовала себя неуютно под его проницательным взглядом. Впервые с тех пор, как она оказалась в Таллинне, Лиза вдруг почувствовала, что ее версия — неубедительна. И суть заключалась не в том, что факты, изложенные в ней, сомнительны — они-то как раз были проработаны должным образом. Но сама легенда как-то не «шла» ей, как бывает не идет женщине прекрасно сшитое платье из дорогого материала. Словно с чужого плеча. Она, Лиза Голицына, она не могла так поступать. Не могла — и все. По чести говоря, если уж «кроить» но ней — так Лиза сейчас должна находиться где-нибудь иод Ленинградом или под Москвой, перевязывать раненых красноармейцев в санбате или переводить на допросах какому-нибудь советскому командиру. Вся ее разведывательная деятельность — сплошная фальшь. Никогда Лиза не ощущала этого столь явственно, как теперь, под взглядом малознакомого ей немецкого офицера, сидящего напротив. И он тоже все понимал — в том не было сомнений. Он ей не верил. Еще немного — и он разоблачит ее. Испугавшись, Лиза прервала рассказ.

— Поймите, лейтенант, — произнесла она, теребя руками салфетку, — все, что я пережила, живо во мне. И мне трудно вспоминать, тем более, вслух.

— Я понимаю, — кивнул он, — тогда предлагаю выпить за знакомство. — Его губы растянулись в улыбке, она очень не понравилась Лизе: показалась, какой-то неестественной, натянутой. Причину того Лиза пока не разгадала — не знала. Даже думать боялась. Но может быть, ему вообще было не свойственно улыбаться по душевному складу. Лиза слышала, что такое бывает.

— А вы откуда, из Берлина? — пригубив вино, чтобы скрыть смущение, Лиза поспешила перейти в наступление. Она старалась говорить весело, даже беспечно, но получалось плохо — сама слышала.

— Почему обязательно из Берлина, — он пожал плечами. — Если немец, то из Берлина? Вовсе нет. Я родом из Гамбурга, слышали о таком городе? Это очень большой порт. Я там родился, провел все детство. Мой отец офицер, он был тяжело ранен на Первой мировой войне, под Амьеном. Вскоре после войны умер. Мать заболела чахоткой и тоже умерла, — Крестен сделал паузу. Лизе показалось, что при упоминании о матери лицо его помрачнело. — Меня воспитывала ее сестра, баронесса фон Крайслер, и я очень признателен ей за доброту, — он снова слабо, как-то натянуто улыбнулся. — Закончил военную академию. Теперь — на фронте. Недавно был ранен, под Киевом. Из госпиталя выписался досрочно, вернулся в свою дивизию. Вот получил награду, — добавил он иронично и указал на Железный крест на кителе. — Холост, своей семьи не имею, — последнее замечание он произнес с усмешкой. — Вас что-то еще интересует, фрейлян?

— Нет, — смутившись, Лиза потупилась. — А ваш денщик? — вдруг вспомнила она, желая только одного, — поскорее задать вопрос, чтобы Рудольф отвлекся и не смотрел на нее, читая в сокровенной глубине сердца. — Он раньше служил у фон Крайслеров, а теперь с вами?

— Нет, — Руди качнул головой, — он всего лишь солдат. Но очень слабый солдат, в физическом смысле. Ему доставалось во взводе и от командира, и от сослуживцев. Я взял его к себе, чтобы было легче. Он весьма усерден, умеет быть благодарным.

Они просидели в ресторане допоздна. Посетители постепенно разошлись. Подошел официант, с угодливым поклоном напомнил:

— Господин лейтенант, мы закрываемся.

— Что? — Руди обернулся. И вдруг без слов положил на стол сначала пистолет, а потом… денежную купюру, сверху. Не перепутал, все сделал так, как и хотел, заранее зная, какое произведет впечатление.

— О, господин лейтенант, — пролепетал официант, побледнев, — вы можете оставаться, сколько пожелаете, — и поспешно ретировался, даже не взяв чаевых.