Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого)

— Правдоподобно… — Капитан чуть усмехнулся, одними губами. — Но офицерские наряды посылаются только в черте города.

— Об этом знают немногие. А потом, бывают исключения: выезды на чепэ, целевые проверки и тому подобное. Так что это несущественно… — Алехин посмотрел на капитана и продолжал: — Значит, проверяем основные документы, потом — второстепенные, а затем и вещи…

— Это тоже моя обязанность?

— Нет. Вы как старший наряда предложите им предъявить для осмотра вещмешки или чемоданы — что у них будет — и показать содержимое. Остальное делаю я. А вы должны страховать от возможного нападения, как это положено и при комендантской проверке. На месте я вам покажу все в деталях…

— Вы сказали, что мы будем вдвоем, а лейтенант? — Помощник коменданта указал взглядом на Блинова.

— Его с нами не будет. Он должен подстраховывать со стороны, из засады. А мы будем вдвоем. Да, я обязан вас предупредить: во время проверки с первой минуты и до самого конца требуется предельное внимание и осторожность…

— Знаю, — поморщился капитан. — Мне уже говорили.

— Возможно, я в чем-то и повторяюсь, но я должен вам пояснить… Цель наших усилий: взять их с поличным или заставить проявить себя… Для того и проверка с подстраховкой из засады… Зачем это делается?.. Понимаете, при поимке врага случается и так — ни обыск, ни последующие допросы ничего не дают…

— Насчет обысков и допросов, — усмехнулся помощник коменданта, — вам, безусловно, виднее…

— Почему я вас предупреждаю о необходимости максимальной осторожности? — продолжал Алехин, будто не замечая язвительной реплики капитана. — Мы с вами будем своего рода живой приманкой… Понимаете, они видят перед собой всего двоих, а о тех, кто в засаде, и не подозревают… Место там безлюдное… Таким образом мы как бы провоцируем их, создаем им условия проявить себя, показать свою истинную суть…

— И как… в чем же она может проявиться?

— Если это враг, скорее всего они попытаются нас убить.

— Да, перспективка не из приятных, — с улыбкой заметил помощник коменданта. — Но она неоригинальна: на войне убивают — такова жизнь!.. Обязанности свои понял… Мне только немного неясно… Допустим, мимо вашей засады кто-то проходит… И мы… вы их обыскиваете… А если они совсем не те, кто вам нужен?.. Если это честные советские люди? Тогда что?

— Придется извиниться.

— И только?

— А что тут еще можно сделать?

— Не знаю. Это уж по вашей части. Лично я с подобной проверкой сталкиваюсь впервые!

Капитан затянулся папиросой, и оба помолчали, думая каждый о своем.

…В отношениях с прикомандированными армейскими офицерами нередко возникали неясности, если даже не двусмысленность. Их привлекали для выполнения определенных ограниченных функций, для совершения второстепенных, вспомогательных действий, и сообщать им суть дела не разрешалось. Для того были основательные не только формальные соображения, но производило такое умолчание на людей гордых и самолюбивых не лучшее впечатление. Преодолеть это старались подчеркнуто-уважительным обращением, что и делал в эти минуты Алехин.

Ему требовалось высказать помощнику коменданта еще кое-какие наставления, однако, почувствовав неблагоприятную, с язвительностью, реакцию, он умолк, решив немного повременить и продолжить разговор по дороге или уже на месте. Он сразу понял, что капитан — человек с характером, точнее с норовом, и ладить с ним будет непросто, а противопоставить этому можно только добродушие и вежливость, столь облегчающую отношения между людьми.

Когда, докурив, помощник коменданта бросил папиросу, Алехин, подобрав окурок, сунул его в землю под орешину. Капитан посмотрел, поджал губы, но ничего не сказал.

— Костя! — оборачиваясь, позвал Алехин. — Мы возьмем спички?

— Ну что с вами поделаешь… — лениво и вроде неохотно ответили из кустов.

Стоя немного в стороне, Блинов продолжал присматриваться к капитану. Помощник коменданта был на полголовы выше Алехина, значительно темнее волосами, но светлее лицом — свежевыбритым, чистым и гладким — и несравненно представительней; его стройной, горделивой осанке мог позавидовать любой офицер. И голос у него был выразительный, мужественный, удивительно приятный. «Такие нравятся женщинам, — подумал Андрей. — И вообще производят впечатление… Да-а! Где же я его видел?..»

Немного погодя заброшенной травянистой дорогой они шли в глубь леса — Алехин и капитан бок о бок, Андрей в трех шагах позади.

День выдался ветренный, теплый, однако если в Лиде было сухо, то здесь недавно пролил дождь, в тени омытых им деревьев было прохладно и сыро; пахло лесом и прелью. Солнце, проникая сквозь редкие просветы в листве, тысячами искринок сверкало на мокрой, росистой траве.

Приехав сюда утром одновременно с другими розыскниками Управления контрразведки фронта — Поляков отправил в лес почти всех офицеров своего отдела, — Алехин вместе с Таманцевым выбрал место для засады на порученной им дороге и, возвратясь на опушку, отправился к старой пустующей стодоле, которую он сам посоветовал Полякову использовать для размещения штаба руководства войсковой операцией.

Подступы к этому бесхозному строению — владельцы хутора вместе с хатой были сожжены немцами за связь с партизанами — на значительном расстоянии охранялись спрятанными на местности автоматчиками: Алехина остановили, и ему пришлось предъявить документы лейтенанту в форме пограничника.

Вокруг стодолы кустились заросли крапивы, было совершенно безлюдно и запустело, однако на земле перед входом виднелись свежие следы подъезжавших сюда «студебеккеров», и когда Алехин, проскользнув в щель между половинками ворот, ступил внутрь, он разглядел в царившей там полутьме человек тридцать.

Посредине прямо перед ним возле походного столика с какими-то бумагами стояли и разговаривали несколько генералов, и среди них в центре — Егоров. За их спинами, соблюдая некоторую дистанцию, двумя раздельными полукругами располагались офицеры.

Вдоль стен уже были развернуты радиостанции, в том числе справа две — большой мощности для прямой связи с Москвой; угол рядом с ними был отгорожен плащ-палатками — для шифровальщиков; над каждой рацией и там, в углу, неярко светили от аккумуляторов маленькие автомобильные лампочки.

В отличие от других генералов Егоров был в хлопчатобумажном обмундировании — на поношенной, старого образца, с отложным воротником гимнастерке отсутствовали погоны — и в яловых сапогах. Алехину вспомнилось, как два месяца тому назад, перед началом наступления, Егоров в этом самом обмундировании выезжал с ним и Таманцевым на операцию в одну из дивизий.