Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»

Карл открыл глаза и ударил кулаком по подлокотнику кресла, обшитого потертой кожей. Почему он опоздал родиться на два десятка лет? Почему счастье летать на «Цеппелинах» и «Альбатросах» [6] «Цеппелин» — германский дирижабль; «Альбатрос» — бомбардировщик. досталось другим? Как обидно, что в то время, когда кто-то добывал славу в сражениях над фортами Вердена и Дуамона, Карл фон Риттен сосал соску в колыбели, а когда бомбардировщики эскадр Келлера и Бранденбурга вываливали с «Гота» [7] «Гота» — тяжелый бомбардировщик. центнеры бомб на затемненные кварталы Лондона и Парижа, он делал лишь первые шаги и не мог оценить величия подвигов «Прусской королевской авиации».

Теперь шестнадцатилетнему Карлу был до боли обиден позор капитуляции Германии, закрепленный Версальским договором. Государства-победители оставили его фатерлянду вместо могучей армии куцый рейхсвер, вместо флота открытого моря — кастрированную Балтийскую флотилию, лишенную дредноутов и подводных лодок; на военную авиацию и танки наложили вето. А Карлу так хотелось стать военным летчиком! Может быть, прав его друг Эрвин Штиммерман, который расстался с мечтой о крыльях и поступил на восточный факультет Берлинского университета? Теперь он вместо теории полета и аэронавигации зубрит японские слова и, мокая в тушь тонкую кисточку, рисует иероглифы. Ну и нашел же занятие сын прусского полковника, награжденного высшим военным орденом «Поур ле Мерит»! Впрочем, хотя Эрвин одержим желанием изучить японский язык, он ухитряется посещать занятия секции планеристов в летно-спортивном союзе «Дейче Люфтспортфербанд». [8] Спортивная организация, в которой получала первоначальную летную подготовку немецкая молодежь — резерв для будущих ВВС.

За окном стало темнеть. Заскрипели старинные часы, открылась дверца над циферблатом, выглянула пестро раскрашенная кукушка и прокуковала семь раз. Карл поднялся с кресла, задернул тяжелые портьеры на окнах и включил торшер. Отцовский кабинет осветился зеленоватым светом. Покойный барон фон Риттен-старший многие годы провел вдали от Германии, завоевывая для нее колонии в Африке, Китае и на островах Полинезии. Немудрено, что в кабинете, словно в этнографическом музее, скопились многочисленные трофеи, вывезенные из экзотических, стран: фарфоровые вазы, расписанные драконами и цаплями, старинные бронзовые статуэтки буддийских божеств, резные безделушки из слоновой кости, шкатулки красного и черного лака, инкрустированные перламутром. Стены кабинета были увешаны африканскими и полинезийскими ритуальными масками и оружием: копьями, кинжалами, двуручными китайскими мечами, бумерангами, луками и стрелами. По сторонам письменного стола на стенах висели китайские рисунки XVI века, выполненные на шелковой ткани: ласточки на осеннем дереве и девушка, играющая на флейте. Над массивными книжными шкафами разместились охотничьи трофеи барона — рога лосей и оленей, а пол кабинета был застелен шкурами львов, тигров и медведей.

«Хорошо было отцу, — думал Карл, глядя на его фотографический портрет, — ему не пришлось выбирать карьеру. Он шел по дороге многих поколений фон Риттенов». Не один век бароны из их древнего рода служили королям и императорам. Кому ж теперь будет служить Карл фон Риттен-младший? Император Вильгельм II, лишившись короны, доживал свои дни в эмиграции. Побежденная Германия стала республикой. От былого баронского величия у фон Риттенов остались фамильный герб, ветхий родовой замок в окрестностях Вернигероде и особняк на Виттенбергилац. Баронесса, овдовевшая на последнем году войны, осталась с двумя детьми в затруднительном материальном положении. Замок лишь чудом не был продан в годы послевоенной инфляции. Но постепенно, в результате умелого ведения хозяйства и режима строгой экономии, Магде фон Риттен удалось выбраться из нужды. Теперь родовая усадьба приносила доходы, позволявшие жить прилично и даже сколотить неплохое приданое старшей дочери Еве-Марии. Но если крушение империи, в конечном счете, не так сильно отразилось на материальном благополучии фон Риттенов, то их духовному миру был нанесен сильный удар. Баронесса Магда, ставшая после смерти мужа набожной, пыталась обрести душевное равновесие в религии. Карлу же вся дальнейшая жизнь в побежденном государстве, лишенном военного величия, казалась бледным существованием, без высокого смысла и надежды на будущее. «Если немецкий народ никогда не испытывал нужды в молодых людях, способных носить оружие, то кому я нужен теперь со своим стремлением к военной карьере?» — все чаще думал он. Такие мысли порождали удручающее сознание собственной неполноценности, избавлению от них не помогал даже летно-спортивный союз «Дейче Люфтспортфербанд». Чего стоили его увлечения авиамоделизмом, парашютным и планерным спортом, если в Германии не было ни одной военно-авиационной школы? Оставалось два пути: поступление в школу пилотов акционерного общества «Люфтганза» или юнкерское училище рейхсвера. Карл знал, что, став коммерческим пилотом, налетается до тошноты, проводя большую часть времени в любезном сердцу воздушном океане. Но этот труд его, барона фон Риттена, будет сродни труду машиниста локомотива или обычного шофера. И это отпугивало Карла, впитавшего баронское высокомерие вместе с молоком матери.

Пойдя по второму пути, то есть став офицером рейхсвера, он окажется на военной тропе своих предков, но будет намертво прикован к земле специальностью артиллериста или пехотинца.

«Хорошо бы спросить совета у Гуго…» — Карл давно собирался поделиться своими сомнениями с женихом сестры Евы-Марии. Но тот, как на грех, куда-то исчез и больше двух недель не появлялся в их доме. Карл считал Гуго фон Эккарта стоящим парнем и с удовольствием последовал бы советам будущего родственника.

Карл, вздохнув, захлопнул книгу. На ее яркой обложке был изображен эпизод воздушной войны. Из гондолы продырявленного дирижабля Z-38 командир выбрасывал в Ла-Манш последний балласт — трупы застреленных им членов экипажа. Карл начал было размышлять, правильно ли поступил командир «Цеппелина», но тут его чуткий слух различил за обитой кожей дверью отцовского кабинета знакомый мужской голос.

«Гуго!» — обрадовался Карл и поспешил в гостиную. Посреди нее, залитый светом хрустальной люстры, стоял Гуго фон Эккарт, слегка располневший тридцатитрехлетний мужчина в коричневой гимнастерке, перетянутой портупеей, в черных галифе и хромовых сапогах. Над левым карманом гимнастерки поблескивал круглый значок со свастикой. Гуго оживленно беседовал с баронессой Магдой и Евой-Марией.

— Здравствуйте, Гуго! Вы не с маскарада? Почему на вас униформа «наци»?