Павел Федоров - В Августовских лесах

Женщина, услышав ее шаги, обернулась. Это была Ганна Седлецкая.

— Здравствуйте, Александра Григорьевна! — сказала Ганна. — А я, знаете, к вам заходила, и мне сказали, что вы ушли на заставу.

— Здравствуйте, Ганна!

Шура очень обрадовалась этой встрече, и они расцеловались.

— Почему, Ганночка, тебя не видно? Ты даже в библиотеке не показываешься…

— Меня здесь не было. Я два месяца жила в Гродно у Галины.

— Как она поживает? — спросила Шура.

— Галина очень счастлива, скоро будет матерью, а я тетушкой, грустно улыбнувшись, проговорила Ганна и вытерла платком глаза.

— Ты плакала, Ганна?

— Да, я сегодня поплакала… Садитесь рядом со мной, Шура. Здесь хорошо. Я была у секретаря райкома партии Викторова. Я могу преподавать польский и немецкий языки. Он посоветовал мне поступить на работу в вашу школу. Я зашла к вам и хотела поговорить… Вы знаете Викторова? спросила Ганна.

— Еще бы. Это замечательный человек, — воскликнула Шура и, почему-то мысленно сравнив его с Усовым, к своему удивлению, нашла, что эти два человека очень похожи друг на друга своими характерами. Оба они любят острый юмор, оба упрямые и требовательные.

— Да, это хороший человек, — задумчиво продолжала Ганна. — Я, признаться, мало встречала таких людей. Он часто бывает в школе?

— Он везде бывает, и все его уважают, даже маленькие дети…

— Да, да! Я вам об этом и говорю, — взволнованно перебила Ганна. Дети очень тонко и верно чувствуют хорошего человека. Их невозможно обмануть.

Ганна, опустив голову, несколько секунд помолчала, а потом передала разговор, который у нее произошел с секретарем райкома партии.

В Гродно Ганна много думала о том, что советские люди живут совсем не так, как жили поляки при старой власти. Ганну поражала обаятельная простота, честность, заботливость этих людей. Они не только не гордились своим положением и достатком, но и как будто не замечали всего этого.

Никогда Ганна столько не читала, как за эти последние два месяца своей жизни в Гродно. У Рубцовых была хорошая библиотека, и книги помогли ей основательно познакомиться с жизнью Советской страны. Как-то она сказала Косте, что хотела бы стать учительницей иностранного языка. Кудеяров принес ей литературу по педагогике. При отъезде Рубцов написал записку Викторову, которого близко знал, и сказал Ганне, чтобы она с этой запиской поехала в райком партии.

В большом светлом кабинете навстречу Ганне из-за стола поднялся человек в защитного цвета гимнастерке, в котором она не сразу узнала Викторова. Секретарь райкома был в очках, но тут же снял их, положил на стол. Он сейчас показался Ганне совсем молодым и выше ростом. Его серые живые глаза дружелюбно улыбались.

— Здравствуйте, товарищ Седлецкая. Мы с вами немножко знакомы, сказал Викторов, напоминая о встрече на дороге.

— Да, мы встречались… — чувствуя, как приливает кровь к щекам, ответила Ганна. — Простите, товарищ Викторов, — оправившись от волнения, продолжала она. — Моя фамилия Михновец. Ганна Михновец по мужу.

— Виноват. Я этого не знал.

Они постояли некоторое время молча. Пригласив Ганну присесть, Викторов сказал:

— Ваше желание учить ребят приветствую. Люди нам нужны, очень нужны. Значит, вы замужем? Извините, это не праздный вопрос. Ваш муж работает где-нибудь? Михновец!… Что-то очень знакомая фамилия!… Михновец, повторил Сергей Иванович, постукивая пальцами по столу.

— У меня нет мужа. Он погиб летом тридцать девятого года. Мы жили вместе только один год, а потом случилось несчастье… — медленно проговорила Ганна.

— И как это случилось, вы можете рассказать? Но если вам тяжело вспоминать это, то не рассказывайте. — Сергей Иванович откинулся к спинке кресла.

— Мой муж был лесничий и утонул в озере Шлямы, — тихо сказала Ганна.

— Подождите, подождите… Утонул в Шлямах… Михновец!

Викторов быстро встал и открыл сейф. В руках у него очутилась объемистая тетрадь. Перелистывая ее, он спросил:

— А как звали вашего мужа?

— Михась. Он белорус, — поднимая на Викторова удивленные глаза, ответила Ганна.

— Совершенно верно. "Михновец Михаил Михайлович, рождения 1915 года, родился в селе Рабовичи Белостокской области, окончил лесотехническое училище и работал государственным лесничим, привлекался к ответственности за участие в студенческих беспорядках", — читал Викторов.

— Откуда вам все это известно? — волнуясь, спросила Ганна.

— Видите ли, когда я работал в пограничной комендатуре, то мне пришлось познакомиться с этим делом…

— Что вы выяснили, Сергей Иванович? — Предчувствуя что-то недоброе, Ганна поднялась со стула.

Она и раньше догадывалась, что Михась не мог случайно утонуть, он был сильным, выносливым человеком, отлично плавал.

— Вы только не волнуйтесь. Садитесь и успокойтесь. — Викторов подошел к Ганне и, положив руку на плечо, усадил в кресло. — Прошу успокоиться. Я вам все расскажу, что мне известно о вашем муже. Но не припомните ли вы сами некоторые случаи из его жизни?… Может быть, он что-нибудь вам рассказывал? Какие у него были отношения с местным ксендзом Сукальским?

— Он не любил католических священников и вообще не верил в бога. Он говорил, что в бога могут верить только невежественные люди, а ксендзов считал лгунами и лицемерами. Когда Сукальский приходил в наш дом, то мой муж сильно спорил с ним и резко высмеивал его, в особенности за его отношение к женщинам… Ксендз очень сердился на мужа и грозил выхлопотать ему папское проклятие.

— А вы не припомните, что у него произошло с помещиком Гурским по поводу лесных делянок?

— Помню эту историю. Долго рассказывать…

— Ничего. Расскажите, — попросил Викторов.

— Михась работал государственным лесничим, вы знаете это. Так вот рядом с его участком были леса пана Гурского. Когда не было еще на службе моего мужа, пан рубил лес, где ему хотелось, и никто этого не запрещал. Лесничим он давал взятки. Приехал Михась, поставил новых объездчиков и начал проводить новое межевание. Старое давно заросло, и от него не осталось почти никакого следа. Гурскому это не понравилось. Он вызвал к себе Михася и попробовал перетянуть его на свою сторону, предложил крупную взятку. Но муж был человек честный и горячий. Пану он наговорил дерзостей. С тех пор и пошли неприятности. Пан посылал своих холопов и производил хищнические порубки казенного леса. Михась ничего не мог поделать: у пана были вооруженные люди и много собак. Тогда Михась написал обо всем в Варшаву главному начальству. В Белостоке у него жил приятель — журналист Петр Ключинский. Так Михась написал и ему о всех панских безобразиях. А тот напечатал об этом в газетах. После этого приехала комиссия и все подтвердила. Гурского по суду оштрафовали на большую сумму и заставили заплатить государству. Потом стало все тихо. Мы поженились и жили очень хорошо целый год. Ссора с Гурским была забыта…