Лео Кесслер - Батальон «Вотан»

— Если бы ты только знал, какой одинокой! — вздохнула Лора Метцгер со всем подавленным желанием ее скучающей романтической души. Еще одна рюмка киршвассера…

Передавая ей спиртное, он, как будто случайно, коснулся ее пухлого колена. Она буквально задрожала от желания. Он подождал немного, а затем положил большую мускулистую руку ей на плечо так, как будто это была самая естественная вещь в мире. Сквозь тонкую блузку он чувствовал ее плотное тело, горячее и немного влажное. Он сунул руку ей в блузку и поиграл ее грудью.

Она закрыла глаза и вздохнула.

— Что ты должен думать обо мне?

Он сделал вид, что убирает руку, но она быстро схватила ее и прижала к набухшему соску. Он сжал ее грудь и прижался к ней жадными губами. Затем их языки встретились и переплелись, как две змеи. Глядя поверх ее голого плеча, он увидел фотографию Мясника в черной форме старого образца, гордо сидящего на белой лошади. Шульце нагло подмигнул снимку, а затем снова сосредоточился на том, что делали его руки.

Несколько минут спустя ее бюстгальтер и трусики уже лежали на ковре; она, в одних черных шелковых чулках, на цыпочках подбежала к двери и заперла ее, а потом аккуратно, так, чтобы не потревожить соседей внезапным шумом, опустила ставни.

В первый раз он трахнул ее на кушетке. Затем она, хихикая, сбегала в ванную. Когда она бежала туда, он шлепнул ее своей большой сильной рукой по обширной заднице — больше из удовольствия, чем из мести — и сказал фотографии:

— Раз!

Затем он поимел ее на супружеской кровати. Она немного повозражала, но довольно вяло. Для него же визг пружин и деревянного каркаса казался дивными звуками, музыкальным сопровождением его акта мести.

— Два!

В третий раз он потребовал сделать ему миньет. Глаза Лоры Метцгер округлились, и она выдохнула: «Я не делала такое даже с обершарфюрером — а я замужем за ним уже десять лет. И я даже не встречала такого в тех грязных книжках, которые он отбирает у солдат!»

Но Шульце больше не собирался играть с ней. Он просто схватил ее за длинные светлые волосы и опустил ее голову вниз, пока ее губы не коснулись его набухшего члена. Через некоторое время воцарилась удовлетворенная тишина.

— Три! — сказал Шульце.

Он покинул квартиру обершарфюрера в три часа пополудни, унося выбивалку для ковров, которой ему так и не довелось воспользоваться. Супруга Метцгера осталась спать на смятой постели с выражением полного удовлетворения на жирном лице. Подобное же выражение было нарисовано на лице Шульце, хотя, помимо удовлетворения, по нему расплывалась также и злая, хитрая ухмылка.

Он шел медленно, немного деревянной походкой, ощущая небольшую боль между ногами, которая, как он ошибочно думал, могла быть вызвана только одной причиной. Он шел ко входу в казармы дивизии «Адольф Гитлер». С подъехавших грузовиков только-только начинали спрыгивать солдаты, возвращавшиеся с парада.

— Эй, ты! — взревел чей-то голос.

Он удивленно развернулся и тут же вытянулся в струнку. Выбивалка для ковров торчала над плечом, как винтовка. Перед ним стоял обершарфюрер Метцгер при полном параде.

— Я думал, что ты болен! — обвиняющим голосом произнес он. — Куда ты ходил с этим? — И он указал на выбивалку.

— Господин врач прописал мне легкие работы, господин обершарфюрер, — рьяно отрапортовал Шульце. — Я работал в вашей квартире, выбивал ковры для госпожи Метцгер.

Угрюмый и грубый Мясник немного расслабился. Он провел долгий, напряженный день под дождем в Трире и очень устал. Теперь ему хотелось побыстрее добраться до дома, скинуть мундир и выпить. Если Шульце сделал всю тяжелую работу в доме, то, возможно, сегодня вечером Лора будет не слишком уставшей. А это подарит ему шанс заняться с ней любовью. «В конце концов, любовь — это единственная радость бедного человека», — сказал он себе, используя фразу, почерпнутую им из какого-то кинофильма.

— Ну ладно, ты их как следует выбил? Моя жена очень привередлива.

— Положитесь на меня, обершарфюрер, — быстро ответил Шульце. — Я устроил коврам настоящую взбучку. Они останутся чистыми еще много дней. — Он отдал честь и пошел прочь, прежде чем унтер-офицер смог рассмотреть триумфальное выражение в его синих глазах.

В тот же вечер в Трире унтерштурмфюрер Курт Шварц также испытывал момент триумфа — он снова встретился со своим знаменитым дядей. Последняя их встреча произошла целых шесть лет назад, и вот теперь этот великий человек решил провести с ним целый вечер.

В этот вечер дядя унтерштурмфюрера Шварца резко распахнул дверь своего огромного кабинета и произнес высоким голосом немного в нос:

— Подите прочь, Мюллер!

Бритоголовый шеф гестапо тут же покорно поднялся.

— И вы также, Нёбе.

Глава криминальной полиции последовал к двери вслед за коллегой. У самой двери они развернулись и вытянулись по стойке «смирно».

— Хайль Гитлер, обергруппенфюрер! — воскликнули они одновременно.

Их руководитель пристально посмотрел на них.

— Сегодня вечером, — объявил он, как будто делал официальное заявление, — я намерен беседовать с Куртом о политике. Затем мы великолепно напьемся. А затем, — он засунул большой палец между двумя другими, изобразив неприличный жест, — мы посмотрим, что этот унылый папистский город намерен предложить мужчине в плане развлечений. Понятно?

— Понятно, господин обергруппенфюрер! — проревели они. Они все хорошо поняли. Их шеф, Райнхард Гейдрих, глава службы имперской безопасности рейха (РСХА), которого повсюду боялись и называли «Палач Гейдрих», собирался уйти в один из своих знаменитых загулов, и они были рады, что их не пригласили остаться с ним, поскольку «под мухой» этот высокий белокурый генерал СС с тонкими пальцами скрипача (которым он и был когда-то) и ледяными глазами убийцы (которым он стал), был еще опаснее, чем будучи трезвым.

Когда они ушли, Гейдрих забросил ноги в сверкающих сапогах на стол, подтянул к себе бутылку коньяка и щедро плеснул жидкости в бокал. Затем он пихнул бутылку к племяннику.

— Обслужи себя сам, Курт, — сказал он.

Не дожидаясь племянника, он бросил «будем здоровы!» и залпом проглотил коньяк.

— Верни мне бутылку, — произнес он и, не меняя интонации, добавил: — Ну что, как тебе нравится служба в штурмовом батальоне «Вотан»?

Курт, все еще испытывающий благоговейный трепет от общения со своим знаменитым дядей, в нескольких словах описал жизнь второй роты.

Гейдрих внимательно выслушал его, постоянно прихлебывая коньяк и, похоже, не замечая, что он делает.

— Какое настроение у солдат?

— Превосходное.

— А у офицеров?

Шварц поколебался, а затем пожал плечами.