Владимир Возовиков - Подарок для командира

Батальон шел степью, оставляя за собой медленно тающие шлейфы пыли и дыма. Каждый оборот гусениц боевой машины уносил лейтенанта всё дальше от городка, от маленькой тихой улицы, где в глубине тополиной аллеи прятался белый трехэтажный дом, к которому были прикованы мысли Сизякова. Ему следовало думать сейчас о марше, о близких боях, о своих солдатах, но он, считавший себя сильным человеком, никак не мог дать собственным мыслям нужный ход. Лейтенант прощал себе слабость, потому что в том белом доме среди тополей, в этот утренний час, возможно, раздался первый крик маленького человека, которому он, Александр Сизяков, подарил жизнь.

От скорости гнулись в дугу антенны, раскачивались задранные в небо пушки машин, слепила пыль, а Сизякову снова и снова виделись растерянные глаза жены в больничной приемной, вспоминалось, как долго она не отпускала его руку. Наверное, сейчас она думает, что её Сашка где-то рядом, ждет, мучается, поминутно хватаясь за телефон, а Сашка укатил в своей БМП и, случись какая беда, ничем не поможет ей. Впервые лейтенант клял судьбу за то, что даже в такое время она не проявила к нему благосклонности. В нём закипела глухая обида на командиров и сослуживцев – никто из них при выезде в поле даже не спросил о его настроении и желаниях. Хотя бы из вежливости предложили задержаться – ведь он всё равно не отстал бы от своего взвода.

В парке боевых машин во время сбора Александр Сизяков был зол и одновременно безразличен к происходящему. Когда ему доложили, что в одной из машин нет защитных комплектов, он сначала махнул рукой, а потом вдруг взорвался и накричал на командира экипажа. Сержант побелел, но Сизяков даже не взглянул на него, не стал слушать объяснений и, не отдав никаких распоряжений, забрался в свою машину. Защитные комплекты принесли, когда уже загудели двигатели. Сизякову доложили об этом, и он опять лишь отмахнулся. Начавшееся учение не вызывало в нем привычного волнения, не сулило радостей и успехов. Для этого следовало целиком отдаться делу, а лейтенант Сизяков был слишком захвачен личными переживаниями. Если бы выезд в поле оттянулся хоть на день!

Рядом, высунувшись из люка, покачивался старший лейтенант Владимир Левшин – заместитель командира роты по политической части. В экипаже Сизякова отсутствовал наводчик-оператор, и перед маршем Левшин с улыбкой предложил свои услуги:

– Работа несложная – справлюсь. Да и свою сподручнее выполнять, находясь в экипаже. Понимаешь, командир?

Сизяков только плечами пожал. Заместитель по политчасти – начальник для взводного, чего тут спрашивать? Шуток он сегодня не принимал. После того как Александр распек сержанта, в серых глазах Левшина пропала всегдашняя улыбчивость. И на марше он всё время хмурился, наблюдая за командиром взвода, однако Александру сейчас было всё равно, какими глазами смотрит на него замполит.

Левшина немножко злило вызывающее безразличие Сизякова ко всему вокруг, прерываемое нервическими вспышками. Он не хотел и не мог снисходительно отнестись к товарищу, которого первое жизненное осложнение выбило из колеи. Но Левшин, несмотря на свою молодость, уже постоянно чувствовал себя политработником, и ни один человек в мире не догадался бы сейчас о его злости. Потому что ответить вызовом на вызов значило только натянуть отношения и окончательно испортить настроение лейтенанту. А между тем учение всегда требует от людей спайки, взаимопонимания, боевого настроя. К тому же сегодняшнее состояние лейтенанта можно было отчасти понять.

Левшин и сам некоторое время командовал взводом, он ценил в Сизякове энергию, решительность, властность, опирающуюся на крепкие военные знания и молодой задор. Но Левшин знал и слабость товарища. Когда что-либо не ладилось, когда случалась неприятность, выдержка нередко изменяла лейтенанту. Его энергия переходила в суетливость, решительность – в заносчивость, а командирская властность граничила с грубостью. Так что сегодняшний срыв не был случайным. Неумение лейтенанта владеть своими чувствами можно было отнести на счет молодости, но заместитель по политчасти хорошо знал: всякая слабость в человеке, если с нею вовремя не справиться, может укорениться, стать чертой характера. А ведь командир не вправе переносить в сферу служебных отношений свои душевные неурядицы. Если он будет в зависимости от настроения давать подчиненным оценки, поощрять их и наказывать, ему никогда не завоевать авторитета и уважения. Малейшая его необъективность, а тем более несправедливость даже к одному человеку способна ранить многих. Вот и сегодня: сорвал Сизяков своё плохое настроение на сержанте – все мотострелки взвода угрюмоваты и апатичны.

Левшин и раньше задумывался о том, как научить лейтенанта владеть собой. Присматриваясь к Сизякозу, он убедился, что Александру недостает глубокого внимания к солдатам и сержантам, теплоты во взаимоотношениях с ними, которую командир может и не проявлять внешне, но которую обязан поддерживать в себе. Сизяков не меньше других офицеров гордился достижениями своего взвода и огорчался его неудачами. Но при всём том солдаты и сержанты были для него только подчиненным, которые должны исполнять его волю, и не более. Он словно забывал, что имеет дело с живыми людьми, способными запомнить плохое и хорошее, что-то одобрять в душе и что-то порицать, испытывать обиду и благодарость, любовь, сочувствие и неприязнь, что они оценивают поступки начальника, составляя своё мнение о нём. Командир, глубоко уважающий подчиненных, никогда не забывает об этом. Он заботлив в своей требовательности, справедлив в оценке людей. Он взвешивает каждое слово, которое обращает к ним, каждый поступок, который совершает. Воспитывая подчиненных, он воспитывает и себя, ибо без этого его рост немыслим. Такой командир бывает любим как отец, если даже подчиненные – его ровесники.

Левшину не раз хотелось откровенно потолковать с Сизяковым, но разговор откладывался. Заместитель по политчасти искал нужные слова и повод для беседы, представляя себе всю её сложность. Нужны были обстоятельства, которые заставили бы лейтенанта Сизякова понять: между ним и его взводом существуют связи более глубокие и сложные, чем он их себе представляет. И связи эти важно беречь, всячески укреплять, а не разрушать в порыве минутной вспышки. Сегодня Левшину показалось: подходящее время настало и надо лишь помочь обстоятельствам…

Равнина сменилась холмами. Гуще и чаще пошли березовые перелески. Длинное стальное тело батальона разламывалось на ротные колонны, и они расползались, дробились на взводные, рассредоточиваясь по опушкам полян. Гул двигателей сменили птичьи концерты. Левшин встал во весь рост на броне, осмотрелся, и глаза его словно оттаяли. Солнце уже поднялось над перелесками, и ковер весеннего разнотравья сверкал росой и цветами. Цвели мята, кукушкины слезки, медуница, и свежайший березовый воздух пахнул всеми ароматами сибирской лесостепи.