Владимир Возовиков - Особое задание

Через реку они переправились в темноте. Брод искать побоялись, одежду и рюкзаки перевезли на бревне, прибитом к речной отмели, после чего бревно предусмотрительно отправили по течению. От берега слишком не удалялись, опасаясь в темноте нарушить контрольно-следовую полосу. Выбрали темный распадок, заросший пихтами и осинником, отыскали убежище под шатром широколапой пихты, похожее на волчье логово, спали по очереди. Тоска и угроза чудились в мерном гудении старых деревьев, в далеких криках зверей и ночных птиц. Какие-то странные огоньки временами мерцали в глухой черноте распадка, чудился хруст сучьев и далекий собачий лай. «Какая огромная земля, и какая, однако, тесная, когда ты на ней чужак!» — с тоской думал младший из нарушителей, вздрагивая от каждого шороха. Он с ненавистью прислушивался к дыханию того, кто втянул его в это опасное дело. Если б заранее знал, что им предстоит!.. А впрочем, догадывался. Конечно, обещанные деньги, безбедная жизнь впереди — это немало, но какая страшная черта отделяет пока от той заманчивой жизни! Да и не одна… И может быть, уже заложена в автоматный ствол та пуля, что вот-вот поставит точку в его извилистом пути к призрачному богатству? Ну нет, его начальник пусть поступает как хочет, а он сразу поднимет руки при первом оклике. Но поможет ли это? Что, если и в самом деле начальник дал ему медленно действующий яд, как раз на такой случай, а сам попытается откупиться тайной, которую несет через границу?.. Хитрый, безжалостный волк, он может спокойно похрапывать, зная, что не всадят нож в его хищное брюхо, не стукнут камнем по башке, чтобы связать и выпытать тайну… Остается лишь повиноваться и ждать подачки. Как собака! Но собака лишь преданностью и повиновением может заслужить благосклонность господина. Значит, преданность и повиновение до конца…

А ведь русские мальчишки приняли его за бурята. И наперебой старались подсказать, как разыскать несуществующую лошадь. Разве он и раньше не замечал, что в этой стране к человеку относятся одинаково, с каким бы акцентом он ни говорил, какого бы цвета ни была его кожа. Почему же на его родине о ней вслух стараются говорить лишь плохое? А вот он теперь больше всего хотел бы поселиться где-нибудь в здешнем краю, где у каждого есть свой дом, и работа, и хлеб… А ведь это, наверное, осуществимо, пока они не ступили на черту границы. Вернуться назад, пока там не хватились? Или открыто пойти к советским пограничникам и всё рассказать?..

Но шевельнулся холодок смерти под сердцем и снова напомнил о преданности и повиновении тому, кто спал под пихтовым шатром, по-звериному свернувшись в клубок прямо на земле.

С ближнего гребня, поросшего березками, подала звонкий голос зарянка, сразу стало заметно, как редеет тьма. Пора было поднимать начальника. Теперь им двигаться, где шажком, где ползком — чтобы не напороться на пограничников, тщательно изучить участок перехода — чтобы в подходящий миг совершить быстрый и безошибочный прорыв. Выбранный путь, видно, придется пройти до конца. А начальник вечером сказал: если бы все лазутчики попадались, они давно перевелись бы. Начальнику надо верить.

Наш маленький отряд построился на восходе солнца. Мы — кавалерийское отделение. Звучит несколько странно, особенно если незадолго до того мне пришлось совершать марш в танке, начиненном электроникой, следить за работой операторов станции наведения ракет, пролететь тысячи километров над грозами и туманно-сизым океаном сибирского антициклона, откуда земля кажется малоизвестной планетой. И всё же мы — кавалерийское отделение, хотя нет у нас ни острых шашек, ни звонких шпор. Зато есть лошади — рыжие и гнедые, спокойные и с норовом, они уже почуяли близость похода, позванивают трензелями, дергают поводья, в их фиолетовых глазах заскользили сиреневые горные дали, прохлада глубоких падей, каменный зной накаленных солнцем гребней, зеленая духота тайги.

Майор Белянин, проверив экипировку, уточняет задачу отряда и маршрут движения, порядок наблюдения, сигналы, время периодической радиосвязи с заставой.

Минуту стоим перед бюстом генерала Олешева, отдавая честь памяти человека, который был одним из первых начальников этой заставы, командовал маневренной кавалерийской группой в здешнем погранотряде, потом — соединением на фронтах Великой Отечественной войны, летом сорок пятого вернулся на Восток командиром корпуса и в составе войск Забайкальского фронта вел своих воинов через горы, леса и пустыни Маньчжурии. Здесь, на заставе, он стал командиром, а со временем вырос в крупного военачальника, чьи боевые дела на полях войны увенчаны Золотой Звездой Героя.

— …Приказываю: выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…

Негромкий, отчетливый голос начальника заставы как бы отделяет нас от этих уютных домиков над прозрачной веселой рекой. Они ещё рядом, но путь наш до них долог — пока не замкнется названный в приказе маршрут. Уходя, как будто чувствуешь на себе живой взгляд Героя. Сколь же велика сила благодарной человеческой памяти и как нужна эта память нам самим! В ней и отцовский мудрый завет, и боевой опыт, выстраданный в жесточайших битвах, — опыт, сберегающий сыновей и внуков. Стоит на заставе бронзовый генерал, провожая и встречая пограничные наряды, — её вечный начальник, вечный часовой Родины, и от его близости увереннее становится молодой пограничник, как будто во всякий миг он может опереться на это надежное бронзовое плечо, как будто все те бойцы, которых водил Николай Николаевич Олешев в наряды и огневые атаки, идут рядом по дозорной тропе. Через героев страны мы приобщаемся к её общей славе и силе…

Мы двигались особым маршрутом, минуя дозорные тропы, и в самой голове отряда на первом километре пути случилось происшествие. Гнедой Пенал под сержантом Ведерниковым «запротестовал». Закусив удила, он упорно потянул к знакомой «дозорке», и ни увещевания, ни понукания на него не подействовали. Зло сверкая глазами, выгнув шею, жеребец уперся, как каменный. Пришлось сержанту уступить место головного дозорного, вперед выдвинулся сам начальник заставы, и за командирским Орликом послушно двинулись остальные лошади. Пропуская нас, Пенал укоризненно косил горячим глазом, но всё-таки пошел за отрядом. Мой сосед рядовой Сергей Лапшин посмеивается:

— Пенал — конь бдительный. Небось заподозрил, что хозяин самовольно решил укоротить маршрут. Не будь с нами майора Белянина, пришлось бы Ведерникову давать крюку в семь верст.

Сержант между тем, наклонясь к уху всё еще сердитого коня, что-то терпеливо говорил — кажется, объяснял, что на «дозорке» несут службу другие, что сегодня наш путь не совсем обычен, и конь успокаивался, мотал головой, вроде бы понимая наконец, чего хотят люди, потом гордым скоком унес хозяина на его место — в голову отряда.