Вячеслав Кондратьев - Дорога в Бородухино

— Конечно, зайду. Давайте адрес.

— Ой как здорово! А я стою и мучаюсь, — она сняла рукавичку и нацарапала адрес. — Это совсем недалеко от вас. От трамвая будете идти как раз мимо нашего дома.

— Я зайду, — сказала Вера Глебовна, беря бумажку. — А застану вашу маму?

— Почти наверняка, она же надомницей сейчас работает. Только скажите ей, чтоб сразу ехала… Значит, Андрей тоже на Западном будет воевать? Может, к нам в санбат раненый попадет? Может же это случиться? А?

— Наверное… Ну, я пойду, Ирина… Надо же поскорее сообщить вашей маме.

— Вдруг и увидимся? И придется мне за ним ухаживать…

— Я пойду, Ирина, — прервала ее мечтания Вера Глебовна.

— Да, да, конечно, идите… Если Андрея увидите, передавайте от меня большущий привет и скажите, что я тоже на Западном воюю. Может, помнит он меня?

— Разумеется, помнит, Ирина.

— Ну хорошо, прощайте. Скажите маме, что я здесь буду стоять. Мне отсюда и перрон и эшелон наш видно.

Вера Глебовна поднялась на перрон и пошла быстрым шагом, пересиливая слабость и усталость.

В трамвае было еще холодней, так как меньше было народу, но зато ей удалось найти место и присесть. У нее была какая-то пустая голова, она ни о чем не могла думать, и ей хотелось только поскорее попасть домой, но вначале, конечно, к Ирининой матери, которую обязательно надо застать, а если не будет ее дома, то и разыскать…

К счастью, она застала ее дома, но не успела перекинуться и двумя словами, потому как та засуетилась, запричитала и, наскоро накинув на себя шубу, уже на ходу повязывая платок, бросилась вниз по лестнице и, обогнав Веру Глебовну, кинула ей слова благодарности… Когда Вера Глебовна спустилась с четвертого этажа и вышла из парадного, та была уже далеко, спеша к трамвайной остановке.

Домой Вера Глебовна вернулась, когда уже смеркалось и короткий зимний день опадал раньше времени из-за сгустившихся туч и пошедшего густого снега. Тяжело поднявшись на третий этаж, она вошла в холодную свою комнату, зажгла керосинку и легла на диван, не раздеваясь, думая о том, что теперь ей ничего не остается, как ждать приезда Батушина и надеяться на командировку в Юхнов его сослуживца, который то ли возьмет ее с собой, то ли не возьмет. И если не возьмет, то ей придется уповать только на какое-то неожиданное чудо, которое поможет ей перенестись из Москвы в Малоярославец. Но чудес в ее жизни не случалось. И тут опять страшная своей обреченностью мысль ударила по сердцу: если не судьба ей увидеть Андрея сейчас, когда он так близко от Москвы, то не суждено ей увидеть его совсем. Но все же какая-то надежда еще тлела в душе и не давала отчаянию захватить ее целиком.

…Прошло несколько дней, похожих один на другой. Вера Глебовна как на работу ходила с утра к коменданту города, простаивала там громадную очередь, чтобы еще раз получить очередной отказ. Правда, ей казалось, что эти отказы звучали мягче, с нотками сожаления, и один раз генерал сказал ей:

— Ну хорошо, я нарушу закон и дам вам пропуск, но как вы поедете в Малоярославец?

Вера Глебовна не нашлась что ответить, забыв совершенно об обещании Батушина, и сказала, что как-нибудь доберется. Генерал покачал головой и приподнялся. Она вышла из кабинета и только тут вспомнила, что надо было сказать, что ее обещали взять на машину, идущую в Юхнов, рванулась было обратно в кабинет, но не вошла, подумав, что не имеет, наверно, права говорить об этом, что генерал может начать расспрашивать ее и она может подвести Батушина.

Дни пролетали мгновенно, и Вера Глебовна страшилась, что каждый пробежавший день может стать последним днем пребывания Андрея под Малоярославцем и что он так и не дождется ее, уйдет на фронт, так и не повидав мать. И уже не только за себя, а больше за Андрея мучилась она, представляя его бесплодное ожидание и то отчаяние и боль, с которыми ему придется уходить из Бородухина, уходить в неизвестность, возможно, навсегда…

…Поздним вечером телефонный звонок сорвал ее с дивана, где лежала она, укрывшись одеялами, спасаясь от холода.

— Я так и знал, — сказал Батушин, выслушав ее бессвязный рассказ о мытарствах на Киевском вокзале. — Но не расстраивайтесь. На той неделе мой сослуживец поедет в Юхнов. Он обещал мне взять вас, но все-таки, Вера Глебовна, хорошо бы добиться пропуска. Я зайду к вам завтра…

Какой-то просвет все же забрезжил впереди, и она легла спать если не успокоенная, то все же без того тяжелого камня на душе, давившего ее постоянно все эти дни.

Утром постучала соседка и вошла, по своему обыкновению, не дождавшись ответа на стук.

— Лежите, лежите, Вера Глебовна… На минутку я, спросить только пропуск-то дали вам?

— Пока нет, — приподнялась с дивана Вера Глебовна.

— Значит, не выйдет вам выехать к Андрюше?

— Не знаю… ничего не знаю…

Пока Вера Глебовна завертывала папироску, соседка прошла в комнату и села.

— Хорошо все же, что не уехали мы из Москвы, — начала она. — А помните, вякали нам те, которые драпали, — немцев дожидаться остались.

— Надо же было им оправдать свою трусость.

— А страшно все-таки было… Все вещи упаковывают, собираются, и мы вроде как одни остаемся.

— Я не верила, что немцы войдут в Москву.

— Вы-то вообще смелая, а я ой как трусила. Не за себя, конечно, за дочку… — Соседка помолчала немного. — Обидели вы все-таки меня, не взяли подарочек для Андрея…

Вера Глебовна взглянула на нее, вспомнила почему-то вокзал, где появилось у нее незнакомое прежде и радостное чувство слитности свой судьбы с судьбами других, и подумав, сказала:

— Наверное, я была не права.

— Так возьмете? — обрадовалась соседка. — Я мигом! — и выбежала из комнаты.

Вера Глебовна невольно улыбнулась.

— Вот, — почти торжественно положила на стол банку консервов соседка.Сейчас-то делить нам нечего.

Вера Глебовна поблагодарила и заметила, что и раньше делить им было нечего.

— Не скажите. Раньше завидовала я вам, что сын у вас, а теперь вышло, что я счастливее — дочка у меня. А был бы сын, как paз этим летом на войну бы пришлось идти… Да, война — всем плохо, но нам, матерям, хужее всего. Верно, Вера Глебовна?

— Да, — прижгла Вера Глебовна потухшую цигарку.

— Ну, пойду я… Очень желаю вам с Андреем свидеться. Вижу, совсем лицом спали за эти дни. Понимаю я вас, Вера Глебовна.

Вера Глебовна кивком поблагодарила соседку за сочувствие и подумала, что странный народ русский — в счастье завидует, в несчастье сочувствует. Да, слава богу, теперь ей никто уже не может завидовать. Печально улыбнувшись, она стала готовить себе завтрак — чай, кусочек хлеба и две картофелины.

Поев, она стала собираться опять туда же — к коменданту города, уже заранее испытывая неприятное чувство предстоящего унижения, но тут прозвучали два звонка. Сердце сразу забилось — кто может звонить, какое известие принести?