Яромир Йон - Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

Для полной гарантии советую запихнуть туда охапку ржаной соломы да еще изнутри, вроде как обоями, оклеить вощанкой.

На почте на такой же манер устроены будки как таковые, обиты стеганой клеенкой, и коли хочешь помянуть кого недобрым словом, ругайся сколько влезет — никто тебя не услышит, никто не донесет.

Когда я служил в Венгрии, многие солдатики ходили на почту, в эти будки — душу отвести.

Да и у нашего окружного начальника — дай ему бог здоровья — двери тоже обиты. Чтобы, значит, когда он честит старост, никто бы сраму этого не слыхал и ничего бы не попало в газеты; ведь у него как такового и без того положение нелегкое, о чем сам он изволил говорить в трактире пану Бонди, который арендует свое заведение за сходную плату.

А чтобы обивку нашу не спалило, вощанка покрывается еще оцинкованной металлической обшивкой толщиною в три сантиметра.

Вот и получилось у тебя два ящика, один в одном, оба накрепко прихвачены и точно пригнаны.

А чтобы ящик не крутился, заклинь ствол ружья, как всадишь его в нижнюю дыру, драночными гвоздями.

Советую опереть ружье о дерево, лучше всего о вербу.

Можно с успехом палить наугад, как на передовой, а можно и целиться, коли сделаешь зарубку на верхней доске — чтобы, значит, наводить дуло, потому как мушка‑то замурована у нас в коробке.

В зайца как такового лучше всего целиться при помощи зеркала, наглухо привинченного к ящику.

Я стрелял по своему способу из охотничьего ружья в Грязной роще, что за Паржизковым лугом.

Ружье на вербе, собака у ноги.

Первый выстрел был, как из пистолета, и чуть, дьявол, не разнес ружье в щепы. А отдача такая, что прикладом меня стукнуло по уху.

Промыл я ушную раковину в ручейке, вытряс воду пальцем.

Потом шурупами притянул ружье к дереву и стал спускать курок издалека, за веревочку.

Второй выстрел был куда слабее. Вроде как баба чихнула — а-пчхи! — только двустволка сорвалась с вербы и упала, а ящик перевернулся.

Третий раз — словно бы кто бросил на земь тухлое яйцо — плюх!

Такой выстрел, голубчики вы мои, за пятьдесят шагов не услышишь.

Но ящик вдруг сам по себе сорвался и подлетел кверху… несколько раз перевернулся, стал падать наискось и, словно ошалелый, — бац! — собаке моей по носу, легонько проехался по ее спине и по хвосту сполз наземь.

Султан опустил свой лохматый хвостище как таковой и драла до дому.

Уж я ему свистел, я его кликал — куда там! «Ну, — думаю, — погоди, дьявол патлатый… Выколочу я дома пыль из твоей блохастой шкуры!»

Трактирщик увидал с веранды, что я стреляю, и подошел взглянуть на мое изобретение.

А я как раз сызнова прилаживаю ящик к дереву.

На трактирщика — ноль внимания. Не больно‑то мы с ним любим друг дружку.

Захохотал он противно эдак и говорит:

— Видать, у тебя мозги набекрень, дружище? Давненько люди поговаривают… Ну зачем ты приделал к ружью поросячье корыто?

Я ему сквозь зубы:

— Пан трактирщик, — говорю, — к чему эти оскорбления? Изобретения моего вам все равно не понять. Идите‑ка лучше своей дорогой…

А он раскудахтался:

— Ах ты, щенок ты безусый! Да ты еще и на свет не появился, когда у меня уже было ружье и я стрелял из него зайцев! Что ты себе позволяешь! Поглядите на этого нахала как такового!

В ответ на такие речи я только усмехнулся с презрением:

— Послушайте, вы, дядя, а кто ходит ночью стрелять в господский лес? Кто сидел в каталажке за всякие шулерские штучки? Кто обрюхатил бабу и дает деньги на своего байстрюка, а?

Он осекся и говорит:

— Ах ты недоносок! Ну, погоди, скажу твоему папаше, узнает он, какого сыночка вырастил! Уж я позабочусь, уж он тебе покажет, где раки зимуют…

Плюнул и ушел.

Я осмотрел ящик.

Передняя дыра обгорела. На траву высыпалось несколько щепоток несгоревшего пороха. Послюнил я палец, обмакнул, понюхал — так и есть, горелым не пахнет! Удивительное дело…

Тут я мигом смекнул, сколько пороху можно бы сберечь, ежели набивать патроны этим высыпавшимся и как таковым несгоревшим.

Не успел я все по порядку обмозговать — уж под вербой стоит жандарм, пан Восагло.

— По какому такому праву вы тут стреляете? Охотиться не дозволено!

Отвечаю ему спокойно:

— Простите, пан вахмистр, я испытываю свое изобретение, ружье беззвучное как таковое, изготовленное мною для нашего славного военного министерства.

А он:

— Какое же оно беззвучное, когда вся деревня на ногах, люди говорят — пушки бабахают, как в прусскую войну!

Разозлился я:

— Прошу без оскорблений, пан Восагло! Народ у нас глупый, изобретений понять не может — нарочно только ставят палки в колеса, готовы меня в ложке воды утопить…

Восагло закрутил усы:

— Черт возьми… паренек… да вы ведь тут кого‑то подстрелили! Вон на тропке следы крови как таковой.

Протер я глаза и отвечаю:

— Довольно прискорбный факт, пан Восагло, что вы до сих пор не научились отличать собачью кровь от человеческой, а ведь убийство для вас вроде бы дело привычное! Я не обязан вам разъяснять, что мое изобретение стукнуло моего же собственного паршивого пса как такового…

Жандарм нахмурился:

— Ну уж нет, любезный, меня на мякине не проведешь! У вас порвано ухо. На лице царапины. Не иначе, была драка!

Сунул я руки в карманы и повернулся к нему спиной.

— А это что за штуковина? — пихнул он ногой ящик. — Вы этим капканом зайцев ловите?

Я ему через плечо:

— В самую точку попали, пан Восагло. Что там зайцев — еще и куропаток! И фазанов! Уже зажаренных… как таковых…

Пан Восагло схватился за сумку, что висит у него на боку, и окрысился:

— Не возражать! Я при исполнении служебных обязанностей! Покажите охотничью лицензию!

Я стал шарить по карманам… Терпение у него лопнуло.

Отнял он у меня ружье, покачал головой, плюнул и ушел.

В гарнизоне и на фронте я все ломал голову — обдумывал свое изобретение сызнова. Сколько мыслей лезло — вы бы не поверили…

Ведь на войне моему беззвучному ружью цены нет! Можно, к примеру, в полной тишине перестрелять итальянские посты — никакого тебе шуму, обе армии в своих окопах подумали бы, что охранение простыло и кашляет.

А потом ринулся бы в атаку весь полк…

Очень меня беспокоит, что до сей поры не вышел мне отпуск. Не обязательно, чтоб мастерская была при арсенале, у нас дома тоже есть подходящий сарайчик.

А для моей бы охотничьей двустволки такое изобретение — великое дело!

Отправился бы я — сами понимаете — ночью в лесок. Изготовишься и ждешь… И никакой тогда лесничий нашему брату не страшен.