Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 6

4) никто не определял и дату выступления — 18 августа.

Эту дату (18 августа) никто и никогда не упоминал как «дату выступления». Перед нами — очередной вымысел следствия. Более того, сама терминология — «дата выступления» — мне лично чужда. А придумана она следствием, вероятно, для того, чтобы придать своим бездоказательным оценкам характер чрезвычайной опасности.

Прошу обратить внимание, что в материалах уголовного дела нельзя найти ни одного доказательства, свидетельствующего о том, что на 18 августа 1991 года было запланировано так называемое «выступление».

Уже даже это как нельзя лучше характеризует уровень и «объективность» предварительного следствия. Налицо аргумент с обвинительным уклоном, и, по существу, на меня возлагают (т. е. на обвиняемого) задачу доказывать обратное.

Как известно, такие следственные приемы действующим законодательством запрещены! Разве эти запреты не распространяются на Генеральную прокуратуру РФ?

В этих условиях я вправе надеяться, что по результатам судебного разбирательства к виновным в применении незаконных методов следствия будут приняты необходимые меры.

О том, что не было никакого заговора с целью захвата власти, говорят все участники этой встречи: Язов, Крючков, Павлов, Бакланов, Шенин, Болдин, Грушко, Ачалов, Варенников.

Если говорить об отключении связи и обсуждении этого вопроса 17 августа на АБЦ, то в Обвинительном заключении (том 1, л. д. 64) записано: «Затем, будучи уличенным конкретными доказательствами на последующих допросах, он, Крючков, дал следующие показания:

«Вопрос об отключении связи в резиденции в Форосе был решен 17 августа 91 г. на встрече на объекте АБЦ. Поручение на этот счет было дано Агееву и Беде» (конец цитаты).

Во-первых, мне лично непонятно, какими такими конкретными доказательствами был уличен Крючков? Где ссылки на эти доказательства? Во-вторых, что это за понятие — «конкретные доказательства»? Разве доказательства бывают и неконкретные? В-третьих, фактически ни Беда, ни Агеев, ни Плеханов на совещании на АБЦ 17.8 не были. А говорить о том, что было решено на совещании, а затем были отданы им, этим лицам, необходимые распоряжения, — тоже нельзя, т. к. Беда еще днем 17.8 уже сформировал группу из пяти человек (плюс требовалось время на вызов Беды из отпуска). Встреча же на АБЦ проходила вечером, т. е. после создания этой группы.

Коль не было никакого разговора об изоляции, об отключении связи, то, следовательно, и Варенников не мог знать заранее ни об изоляции, ни об отключении связи. Это все домыслы Генпрокуратуры. Вместо объективной оценки фактических обстоятельств следствие упрямо придерживается опубликованной в печати своей версии (хотя такие действия — публикации версий до суда — нарушение закона).

А что же было 17.8 на АБЦ? Сделаю небольшое отступление. В обвинительном заключении (том 1, л. д. 3) записано:

«Не добившись изменений государственной политики парламентским, законным путем, стремясь сорвать подписание нового Союзного договора, ввести в стране чрезвычайное положение, сохранить в неприкосновенности союзные структуры, группа лиц (перечисляются) встала на путь организации заговора с целью захвата власти» (конец цитаты).

Это очередной кульбит прокуратуры. Цель — прикрыть свои противозаконные действия в отношении арестованных. Фактически же надо события понимать иначе, т. е. именно так, какими они были на самом деле, а именно: не добившись парламентским путем выполнения требований референдума, проведенного в стране в марте 1991 года о сохранении Союза, и отмечая реальную угрозу развала СССР, группа основных руководителей государства, близких к президенту, решила выступить в защиту Союза, не допустить его разрушения. Совершенно не ставился вопрос о захвате власти. Власти у всех было достаточно, так же, как и реальной силы.

На АБЦ 17.8 беседу, на мой взгляд, можно условно систематизировать по пяти вопросам: 1) социально-политическая обстановка в стране — информацию делал Крючков В. А.; 2) состояние экономики, финансов и уборка урожая — информировал Павлов В. С.; 3) проект Союзного договора — сообщение Крючкова и Павлова; 4) состояние подготовленных документов — офицеры КГБ; 5) создание группы для поездки в Крым.

То есть первые четыре вопроса носили информационный характер, а пятый — организационно-технический.

По ходу информации присутствующие на встрече реагировали репликами. Выслушивая сообщение о тяжелой обстановке в стране, кое-кто вносил предложения о необходимости немедленно звонить президенту. Но окончательно решили, что надо не звонить, а ехать группе и все ему докладывать. Одновременно договорились, что надо Горбачева просить о принятии адекватных мер, т. е. о введении в некоторых районах и отраслях народного хозяйства страны чрезвычайного положения. Если же он пожелает остаться в тени и не захочет быть участником этих непопулярных, но необходимых мер, то мог бы поручить это другому, например, вице-президенту или еще кому-либо (в марте 1991 года, когда было ЧП в Москве, он поручал это Павлову).

О чем говорилось в информационных сообщениях Крючкова и Павлова? Крючков отметил резкое ухудшение социальной и политической ситуации. Управление страной утрачено — идет «война законов»; хаос в экономике, центробежные силы разрушили все связи; жизненный уровень народа падает, а наши меры в отношении экономики в основном ограничиваются обращениями за помощью к Западу; преступность не просто растет, но и политизируется; расширяются межнациональные конфликты, тысячи убитых и миллионы беженцев; начатая по инициативе Горбачева перестройка зашла в тупик.

Павлов в своем выступлении опирался на примеры, которые были подняты на только что проведенном заседании президиума Кабинета министров. Подчеркнул, что инфляция приобрела очень тяжелые формы. Говорил о больших трудностях с уборкой урожая, просил военных помочь.

Крючков и Павлов говорили о проекте Союзного договора. Но и без их информации было видно, что с его подписанием узаконивается выпадение из нашего Союза ряда республик (в том числе Прибалтики, на чем настаивали постоянно США). Павлов заметил, что если нет другого выхода и договор надо подписывать, хотя он совершенно не отражает результатов общесоюзного референдума, то хотя бы вместе с договором подписали бы приложения и дополнения, которые делает Кабинет министров.

Говорилось о том, что Лукьянов А. И. критически отнесся к проекту договора.

Таким образом, это был деловой разговор ответственных людей, близких к президенту, озабоченных тяжелейшей обстановкой и желавших найти выход из этого положения. Все время звучала мысль: наша святая обязанность помочь народу и максимально подключить к этому президента. И близко не было разговора о каком-то захвате власти. Наоборот, речь шла о закреплении существующей власти, законности и Конституции. Но Обвинительное заключение чуть ли не на каждой странице говорит о захвате власти, постоянно навязывает эту мысль!