Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 6

Однако они стали для Горбачева — Яковлева громом с ясного неба: на радость всего советского народа 76 процентов взрослого населения страны проголосовало за сохранение Союза Советских Социалистических Республик! Для Горбачева и его окружения это был удар. Но вскоре, оправившись от шока, эта клика продолжила подготовку нового Союзного договора. Отказаться от поставленной цели — развалить Советский Союз и создать Конфедерацию с вхождением туда всего лишь нескольких республик — Горбачев уже не мог. Поскольку все это отвечало интересам Запада, то и в дальнейшем Горбачев смело шел тем же курсом, рассчитывая на поддержку и одобрение своих «друзей».

Все последующие действия Горбачева только создавали видимость того, что он якобы беспокоится о сохранении Союза. Взять, к примеру, заседание Совета Федерации, проведенное под его руководством уже после референдума. Помимо других вопросов обсуждалось положение в Прибалтике, и в частности в Литве. Учитывая остроту сложившейся ситуации, Горбачев пригласил на это заседание двух народных депутатов — А. Денисова (ученый из Ленинграда) и автора этих строк. На заседании присутствовали президенты, председатели Верховных Советов и председатели правительств всех республик, за исключением России и Литвы. Ельцин игнорировал Горбачева, поэтому Россию представляли Хасбулатов и Силаев, а от Литвы был только представитель Ландсбергиса, который уже тогда считал, что Литва находится вне Советского Союза. В заседании участвовали и некоторые союзные министры, в частности Д. Т. Язов, Б. К. Пуго и другие.

К моему удивлению, выступающие совершенно не касались темы повестки дня, а говорили обо всем, что, на их взгляд, было важнее. В частности, президент Молдавии Снегур все свое выступление посвятил приказу двух министров — обороны и внутренних дел СССР, который предусматривал совместное патрулирование военными и милицией в тех населенных пунктах, где этого требовала обстановка (задерживать гражданских лиц имела право только милиция, а военные помогали). Снегур яростно критиковал министров: этот-же приказ только обострил обстановку.

В середине обсуждения Горбачев дал слово народному депутату А. Денисову. Тот изложил в общих чертах обстановку в Прибалтике — а она была тревожной — и сказал, что нужны хоть какие-нибудь решения.

Я полагал, что если не сразу за ним, то через один-два человека будет предоставлено слово и мне. Но выступать продолжали другие, причем они никак не отреагировали на сказанное Денисовым. Я один раз поднял руку — Горбачев увидел и кивнул, мол, имеет в виду. Через двух выступающих я еще раз поднял руку — он опять кивнул мне. Поскольку я был в военной форме, он не мог меня «потерять». Но когда выступило еще два или три человека, и все продолжали говорить вовсе не о Прибалтике, а кто во что горазд, и по ходу совещания чувствовалось, что дело идет к концу и мне вообще не дадут выступить, я после слов Горбачева: «Ну что, товарищи…» — решительно встал, поднял руку и громко произнес: «Прошу дать мне слово!» Горбачев этого явно не ожидал. Но он был вынужден обратиться к присутствующим: «Вот еще товарищ Варенииков хочет выступить, как вы считаете?…» Конечно, ему хотелось, чтобы все сказали: надо заканчивать. Однако раздались голоса: «Надо дать!»

Не ожидая приглашения Горбачева, я пошел к небольшой трибунке, что стояла рядом со столом, за которым сидел президент. Представился присутствующим: «Народный депутат Варенников. Приглашен на заседание в связи с обсуждением обстановки в Литве. Мне приходилось решать там ряд задач, поэтому ситуацию знаю детально».

Однако начал не с Литвы и Прибалтики, а с того, что Совет, поставив перед собой архиважный вопрос, фактически его не обсуждал, и мне, народному депутату, странно слушать, когда в столь тревожной обстановке говорят совершенно на другие темы. Да и здесь нет достаточно твердых позиций.

«Вот выступал товарищ Снегур, — сказал я, — выступал и критиковал министров обороны и внутренних дел за их совместный приказ о проведении патрулирования с целью поддержания порядка. Эти министры здесь сидят, — я показал в их сторону рукой. — Да их надо благодарить и кланяться в ноги за то, что они вам помогают, а не критиковать. Это ваше дело поддерживать в республике порядок и стабильность. А что касается бронетранспортеров, так их не обязательно применять, если это не вызывается обстановкой. Взять, к примеру, Армению: есть районы, где имеют место грабежи военных складов — здесь и нужны БТРы, но есть и спокойные районы, где достаточно пеших патрулей. Верно я говорю, Левон?» — Столь вольно я позволил себе обратиться к президенту Тер-Петросяну, потому что знал его отлично. Левон кивнул головой, но промолчал.

Затем я перешел к теме заседания. Подробно обрисовав обстановку в Литве, вплоть до выявления дезертиров из ВС, сведенных в отряды боевиков, и открытой работы американских «специалистов», введенных Ландсбергисом в свой штат, я сказал: «Обстановка в республике ухудшается из года в год, из месяца в месяц. Она и будет ухудшаться, если мы четко и ясно не поставим перед собой цель — заставить выполнять Конституцию СССР и Конституцию Советской Литвы. Для этого нужны и соответствующие меры. Главная из них — введение чрезвычайного положения в соответствии с Федеральным законом или хотя бы введение президентского правления. Другими мерами обстановку не поправишь. Если же мы задались целью «тушить» отдельные вспышки, что мы делаем сегодня, то надо будет иметь в виду, что под этим мнимым благополучием будет накапливаться такая сила, взрыв которой разнесет Советскую власть не только в Литве, но и во всей Прибалтике. Наконец, есть третий вариант — под лозунгами лжедемократии вообще не обращать внимания на то, что там происходит. Дать центробежным силам полную свободу и ни во что не вмешиваться. Тогда надо быть готовым, что эти силы разнесут и Советский Союз».

Я умышленно шел на обострение, рассчитывая на то, что Горбачев или одернет меня, или поправит, или спросит мнение у присутствующих. Но он не реагировал. После 15–20-минутного резкого выступления я отправился на свое место, не теряя надежды, что Горбачев прокомментирует мое выступление или хотя бы скажет: нужно вводить какой-нибудь режим в Литве или можно обойтись и без этого.

Каково же было мое удивление, когда он встал и заговорил так, будто моего выступления и не было. «Думаю, что обмен мнениями был полезен, — сказал он. — Каждый мог извлечь для себя необходимое. Будем и впредь стараться придерживаться этого метода. Если возражений нет, то можно было бы закончить нашу работу».

Возражений не было. Заседание закрылось. Я вышел в приемную. Ко мне подходили некоторые участники этой встречи и положительно отзывались о моем выступлении. Подошел и Р. Хасбулатов. Раскуривая трубку, сказал: «Вы все правильно говорите. Так не может дальше продолжаться». Я смотрю на него вопросительно: за кем же остановка? Для чего собирался Совет Федерации? Очевидно, поняв это, он сказал: «К сожалению, нерешительность нашего руководства, полумеры или отсутствие вообще всяких мер ставят всех нас в сложное положение…»