Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 6

Тут я не выдержал и решил выложить ему все, без деликатностей — страна ведь гибнет! Он оторопел и замолк. А когда я сказал, что если он, Горбачев, не в состоянии управлять страной, то ему надо делать конкретные выводы — нельзя же ждать, пока всё развалится. Но Бакланов и Шенин начали меня успокаивать. Подошел ко мне и Болдин. Горбачев тоже встал, дав тем самым понять, что встреча закончена.

Когда проводилось следствие, Горбачев этот мой открытый намек использовал, как «многократное (!) давление Варенникова на то, чтобы я отказался от власти». Это, конечно, была ложная посылка. Однако сейчас приходится только сожалеть, что мы его не принудили к этому решению. Но я и так вышел за рамки оговоренного на встрече 17 августа. Вот почему мои коллеги начали меня успокаивать.

Сейчас уместно подчеркнуть, что действия руководства страны (впоследствии ГКЧП) и их ближайших соратников в основе своей должны были иметь другие цели и задачи. Надо было не оказывать помощь президенту и даже не давить на него, вынуждая к необходимым шагам — надо было смещать Горбачева со всех постов. Это становится очевидным сегодня, но это было ясно и тогда, в августе 91 года. Только тогда мы объясняли это его неспособностью руководить такой гигантской страной, а теперь мы знаем о его предательстве и измене.

И это был не просто наш просчет, ошибка, а принципиально порочное решение. Ведь тогда уже было ясно, что если даже мы и заставили бы его ввести чрезвычайное положение и если он откажется от подписания нового Союзного договора, то спровоцированные Горбачевым центробежные силы в условиях, когда он, Горбачев, остается президентом страны, все равно будут продолжать действовать и разрушать государство. Но для того, чтобы отстранить Горбачева от управления государством, нужен был умный, решительный и твердый человек. Типа Семичастного. Такого в руководстве страны не оказалось. Семичастный прекрасно, без потрясений разрешил все проблемы с отстранением Хрущева от власти.

Словом, наша встреча закончилась ничем. Ее результаты были весьма туманными, как это бывало вообще в большинстве случаев, когда Горбачеву приходилось принимать решение по острым вопросам или просто говорить на тяжелую тему. В заключение он сказал: «Черт с вами, делайте, что хотите. Но доложите мое мнение». Мы переглянулись — какое мнение? Ни да, ни нет? Делайте что хотите — а мы предлагали ввести чрезвычайное положение в определенных районах страны, где гибли люди, а также в некоторых отраслях народного хозяйства (на железной дороге например). То есть он давал добро на эти действия, но сам объявлять это положение не желал. Считал, что «чрезвычайщина» — это танки, пушки, пулеметы, кровь и т. д. Хотя сам прекрасно знал, что в то время пошел уже второй год закону о режиме чрезвычайного положения, который был направлен на пресечение беспорядков, преступных, антиобщественных, неправовых действий различного рода экстремистов.

Пожимая нам руки, Горбачев как бы между прочим сказал: «Теперь, после таких объяснений, нам, очевидно, не придется вместе работать…» Понимая существо реплики, я немедленно отреагировал: «В таком случае я подаю рапорт об уходе в отставку». Остальные промолчали. Промолчал и Горбачев, хотя, являясь Верховным Главнокомандующим, мог бы прямо здесь объявить: «Я принимаю вашу отставку». Непонятно, почему не последовало такого решения. Ведь учитывая, что я был народным депутатом СССР, президент, хоть он и Верховный Главнокомандующий, не имел права, согласно закону «О статусе народного депутата», снимать с занимаемой должности до истечения депутатских полномочий любого депутата. Это может произойти только по инициативе или с согласия самого депутата. Возможно, Горбачев просто не сообразил, что он не только мог, но и обязан был это сделать для своей же безопасности. Ведь события только начинались.

Так случилось, что когда мы прощались, я оказался ближе всех к двери, поэтому первым вышел из кабинета в просторный холл и направился к противоположной стороне, где начиналась лестница. Я обратил внимание, что слева, в стороне от моего движения, сидела в кресле Раиса Максимовна в окружении детей. Естественно, я на ходу слегка поклонился и пошел к выходу. Мои товарищи подошли к жене Горбачева. Видно, были близко знакомы, особенно Валерий Иванович Болдин, который одно время работал помощником генсека. Однако они меня не заставили долго ждать — видно, разговор с супругой генсека-президента у них не получился. Вскоре все спустились вниз и мы отправились к машине.

По дороге на аэродром меня продолжал угнетать один тот же вопрос — как могло так получиться, что страной управляет совершенно не подготовленный для этой цели человек? Почему народные депутаты не отреагировали на правильно сделанное депутатом Т. Авалиани предупреждение, что Горбачеву нельзя доверять пост президента, гак как он загубит страну? Почему съезд не поддержал депутата С. Умалатову, когда она через год его работы на тосту предложила Горбачеву уйти в отставку? Почему XXVIII съезд КПСС оставил Горбачева генсеком, а уже явный предатель и изменник Яковлев опять оказался в Политбюро? Почему ставится вопрос о подписании нового Союзного договора, когда проведен референдум и народы страны подавляющим большинством проголосовали за сохранение Союза? Почему сепаратистским силам позволено действовать безнаказанно, о чем я и в этот раз спрашивал Горбачева? И вообще — что происходит в стране? Кто обязан пресечь раскручивание маховика центробежных сил, разваливающих страну?

Вот и сейчас: вроде какие-то необходимые шаги руководство страны и должно предпринять наперекор линии Горбачева, чтобы стабилизировать обстановку, но что конкретно — я представить себе не мог. И это усиливало тревогу.

На аэродроме меня уже поджидали военачальники. Вначале я встретился с Главкомом Военно-Морского Флота адмиралом флота Владимиром Николаевичем Чернавиным и первым заместителем министра внутренних дел генерал-полковником Борисом Всеволодовичем Громовым (в соответствии с задачей, поставленной министром обороны). Рассказал им в весьма общих чертах о нашей поездке к Горбачеву, в том числе и о том, что ему предлагалось полететь в Москву, но он отказался, сославшись на здоровье. Ориентировал их также, что, возможно, завтра с утра в Вооруженных Силах будет введена повышенная боевая готовность, в связи с чем целесообразно сделать личные выводы, но министр обороны просил об этом пока никого не информировать. Б. В. Громову я предложил воспользоваться, если он, конечно, желает, самолетом, который сейчас с нашими товарищами возвращается в Москву. Но Борис Всеволодович от этой любезности отказался. Я понял, что он будет ждать команды от своего министра Б. К. Пуго. Мы расстались. Я поднялся на борт улетающего самолета, попрощался с товарищами и сказал, что вслед за ними вылечу в Киев согласно поручению министра.