Евгений Костюченко - Спецназ обиды не прощает

— Я бы на вашем месте не торопился делать вывод о конфессиональной принадлежности лишь на основании внешнего вида пениса. Почему вы уверены, что они не иудеи? — спросил Клейн.

Шалаков потер висок и сказал:

— Я евреев различаю в любом виде, хоть в морге, хоть где.

— И откуда же у вас такой богатый опыт?

— Скоро и у тебя будет опыт! — заорал Шалаков, взмахнув кулаком. — Тебя, сука, будут дрючить все чучмеки подряд, пока не расколешься! Никаких уколов! Не понимаешь головой, поймешь через жопу!

— Вот теперь я тебя узнаю, Мишаня, — сказал Клейн. — А то как неродной, честное слово. На «вы», ядрен корень. Так-то оно лучше будет.

Шалаков отвернулся, бормоча что-то под нос. Клейну показалось, что он считает по-английски.

— Это что, новая методика?

— Не самая новая, — ответил Шалаков, не оборачиваясь. — Но помогает. Ит веркс, [15] «it works» — это работает (англ.) как говорят американцы.

— Растут люди, на глазах растут, — сказал Клейн. — Уже замполиты изучают американские методики.

— Да ладно вам, Герман Иванович, — Шалаков снова повернулся к нему. — Забудьте про мою вспышку. Иногда накатывает, знаете. Я хочу, чтобы вы меня поняли. Сейчас мы теряем время, а это угнетает. Давайте отбросим эмоции и рассмотрим вопрос в его чистом виде. Голую структуру, так сказать. Ваши люди должны были привезти сюда очень важную персону. Вместо этого они исчезают. Я сейчас не спрашиваю, как они это сделали, зачем они это сделали. Это меня не интересует. Вы знаете, где они. Скажите мне, где они. Мы встретимся с ними, и все кончится.

— Все кончится? Интересно, чем?

— Мы забираем эту важную персону.

— Кто это «мы»? — спросил Клейн.

— Вам-то какая разница? Вы знаете меня, этого достаточно.

— Более чем достаточно. Но у меня были другие планы насчет этой важной персоны.

— Понимаю, — сказал Шалаков. — Вы имеете в виду обмен на другую важную персону. Обмен состоится в лучшем виде. Но заниматься этим будем уже мы, а не вы.

— Надо подумать, — сказал Клейн.

— Не старайтесь выиграть время. Вы же не собираетесь ничего обдумывать, вы просто тянете время. Не надо. Вам совершенно незачем упираться. Мы ничего не сделаем вашим друзьям, если, конечно, они будут разумно себя вести. Я просто советую вам, как офицер офицеру. Хватит упираться. Ну незачем упираться, незачем. Денег вам за это не заплатят, медаль не дадут. Просто детское упрямство, и все.

— И все-таки я прошу дать мне время на размышление, — сказал Клейн. — Слишком много информации. Надо все разложить по полочкам.

— Какой информации? — удивился Шалаков. — Неужели вы услышали от меня что-то новое?

— Услышал. Увидел. Заметил. Надо обдумать, — сказал Клейн.

— Думайте, Герман Иванович, думайте, — сказал Шалаков. — Через полчаса мы будем на месте, и там некогда будет думать. Там надо будет отвечать быстро и четко. А пока, что же, думайте.

В одном Шалаков был прав: Клейн тянул время. Как только он узнал, что ребята живы, ситуация перестала казаться безнадежной. Кот где-то рядом. Маузер наверняка видел все, и наверняка забудет их благоразумный уговор. И оставалось только дождаться, когда ребята начнут действовать.

Самое тяжелое позади. Самым тяжелым было видеть, как Рена одевается у выхода и оглядывается, что бы взять с собой? Она успела бросить в сумку пачку печенья и коробку с конструктором «лего», потянулась за косметичкой, но не взяла, и конвоир подтолкнул ее к выходу. И сонный Эльдарчик тащит за собой пластиковый пакет с вещами.

Все это было отвратительно и непонятно. Куда их уводят и зачем? Как здесь оказался Шалаков, и почему ему подчиняются все эти мордовороты в милицейском камуфляже, заполнившие квартиру? И где Гасанов? На столе в кухне остался стаканчик с недопитым чаем, и пиджак с засаленным воротником висел на стуле. Не мог же он уйти без пиджака. Да он и в пиджаке не мог уйти, не дождавшись Клейна. Неужели и он подчиняется Шалакову?

В молодости Клейна приучили не размышлять. Не задавать ненужных вопросов ни начальству, ни самому себе. Став постарше и посвободнее, он понемногу привык сам докапываться до сути некоторых вещей. А пройдя через первую свою войну, он понял, что совершенно необходимо иметь в голове точную картину происходящего. Вслепую много не навоюешь. Чтобы выжить, надо много знать. Кто противник, где он, насколько силен, и самое главное — чего он хочет.

Сейчас он не понимал, чего хочет противник. Зачем Шалакову чеченец? Может быть, он собирается освободить прокурора сам? А может быть, Шалаков работает на прокурорских?

Клейна бросило в жар от этой мысли.

Шалаков работает на прокурорских, то есть на президента? И обеспечивает обмен со своей стороны? И точно так же, как Клейн, ничего не знает о работе своих соседей слева и справа?

Похоже на правду, очень похоже. Сюда вписывается и шишковатая родня в Москве. И выясняется, за какие такие скрытые достоинства президент полюбил Шалакова. И понятно, как Шалаков мог удалить Гасанова — пара звонков начальству, и все. Люди в синих мундирах всегда могут договориться.

Это выглядело очень правдоподобно. Тогда что же, Шалаков — союзник? Получается, что ему надо помогать.

Если забыть о Ромке.

Я не знаю, на кого работает Миша Шалаков, сказал себе Клейн. Но его люди убили моего друга.

Господин президент! Похоже, вы не доверяли мне с самого начала. Похоже, за мной следили очень пристально и грамотно. И я, и мои друзья были на мушке. Но если это так, то теперь мне плевать на все ваши проблемы. Пускай теперь Шалаков спасает вашего брата. А я буду спасать своих. И что самое интересное — мои будут спасать меня. И им точно так же наплевать на все ваши проблемы.

Это только версия, сказал он себе. Это всего лишь предположение. Шалаков может работать и на чеченцев, и на каких-нибудь конкурентов холдинга, или просто на бандитов. Правда, остальные версии выглядят не так убедительно. Но в любом случае, вот он — конкретный противник, сидит на переднем сиденье и что-то бормочет по-английски. Если ему сейчас рубануть локтем пониже уха, то-то конвоиры удивятся… Клейн задержал дыхание, чтобы остыть.

Не можешь драться — веди переговоры. Однажды в Афганистане ему пришлось сопровождать на враждебную территорию неприметного человечка. На лицо — типичный кандагарский дуканщик, но одет почти как вождь племени, только без дорогого оружия. Это был знаменитый переговорщик. Между прочим, коренной ленинградец. Восемь часов, полноценную рабочую смену просидел он за одним столом с муллой Абазом. Клейн с тремя ребятами томились в одном углу шатра, из другого глядели на них семеро нукеров Абаза. За жизнь переговорщика отвечал лично Клейн: в случае осложнения ситуации он должен был убить его раньше, чем погибнет сам.