Евгений Костюченко - Спецназ обиды не прощает

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

НЕ ЛЕТАЙТЕ БЕЗ КАРТ.

Махсум Муртазанов положил трубку и сказал:

— Не понял. Он что, обкурился? Плачет, э. Попросил перезвонить через десять минут.

Панин оторвался от изучения записной книжки.

— За десять минут они могут подготовить прослушку, чтобы засечь наш номер. Старайся говорить быстро. Да-да, нет-нет. Начнет тянуть время — обрывай разговор.

— Э, сам знаю. Что-нибудь разобрал в книжке?

— Да что тут разбирать, все понятно, — сказал Панин, в задумчивости грызя кончик авторучки.

— Слушай, я что, совсем тупой? — обиделся Махсум. — Я ничего не разобрал, Хохол ничего не разобрал, даже Сурен ничего не разобрал. А ты пять минут смотрел и разобрал!

— Я разобрал только, что без бутылки тут не разберешься, — усмехнулся Панин. — Человек писал так, чтобы никто чужой не понял. По-английски, сокращенно, причем особыми словами. Хотел бы я познакомиться с тем, кто это писал. Похоже, что он-то и управлял всей этой аппаратурой.

— Он умер, — коротко сказал Лезгин, и Махсум бросил в его сторону недовольный взгляд.

Остальные друзья Махсума тоже отреагировали на эту реплику. Али и Вели на секунду оторвались от нард. Курд застыл с картами, занесенными над носом Хохла. Хохол перестал жмуриться и посмотрел на Махсума. И только Талыш продолжал невозмутимо грызть семечки.

— Да я знаю, что умер, — сказал Панин, продолжая переписывать книжку в «Журнал дежурства по убежищу». — Что делать, все мы смертны. Давай, звони, пока хоть этот жив.

Он еще раз перечитал расшифрованные записки покойного хозяина аппаратуры. Самая первая запись: « Меня зовут Абдулгафар. Отец — М. Наби из Кандагара, род занятий — санитар, образование — студент университета ». Автор, видимо, выдавал себя за афганца. Но остальные записи явно не могли быть сделаны студентом-санитаром.

«Отчет по заданию 766. Сигнал появился, когда самолет развернулся и пошел к базе в 13.44 и пропал в 13.55, ровно через три минуты после того, как в 13.52 летчик доложил, что начал снижаться. В 14.10 с азимута 120 перехватил еще один такой же сигнал, однако он ни с чем не связан. Через четыре минуты после посадки самолета сигнал все еще находился в эфире».

«Задание А-654. Наблюдение за линией связи, работающей с азимута 205 и 200. Запись излучения с 3 до 6 утра по местному времени».

«Записывать как можно большее количество сходных сигналов ракетных комплексов, определить взаимосвязь между ними при стрельбе и последовательность смены режимов работы».

«Странных все-таки санитаров готовят в кандагарском университете, — думал Панин, вглядываясь в округлый почерк. — Вместо латыни овладевают английским военным жаргоном. Вместо анализов мочи и кала — анализ эфира. Особое пристрастие к работе локаторов. Нет, я бы не пошел к такому на перевязку. Сам бы его перевязал. Колючей проволокой».

Эти записи были сделаны наспех, потому-то Панин и смог их прочесть, затратив всего несколько часов. Остальные строчки были зашифрованы тщательнее, но он знал, что и они не смутят высоколобых «биномов» из Научно-технического Управления.

На какое-то мгновение Вадим Панин представил за собой ту огромную и могучую систему, частью которой он когда-то был…

Но только на мгновение. Сейчас за его спиной не было системы. Не было начальника, который мог бы представить его к поощрению за ценную находку. Не было «биномов», которые могли бы с этой находкой поработать. Не было «вымпеловцев», которые могли бы без шума и пыли разобраться с коллегами «санитара Абдулгафара». Он был один, и перед ним лежала никому не нужная рабочая книжка вражеского поста радиотехнической разведки.

В книжку были вклеены вырезки из подробной топографической карты с английскими надписями. Вадиму были знакомы эти края. В свое время капитан Панин облетел почти все площадки ЗакВО, [19] ЗакВО — Закавказский военный округ и сейчас он мог довольно высоко оценить географические познания противника. На карте были карандашные пометки: даты, время прохождения отрезка, время стоянки. Судя по ним, машина довольно быстро доехала от Батуми до Тбилиси, потом надолго застряла в районе Лагодехи. Сбились с курса, усмехнулся Вадим. Если бы им надо было в Махачкалу, следовало брать севернее, на Владикавказ, по Военно-Грузинской дороге. Но Абдулгафара манили горные тропы. На следующих страницах Вадим нашел вклейки районов Дагестана. Интересно, как они перебрались через горы. От Лагодехи нет дорог в Дагестан. Вертолетом?

Agwaly, Botlych, Mechelta, Dylym… Так-так. Агвали стоит на дороге, соединяющей Дагестан и Чечню. Причем это — последний крупный поселок. Дальше в горы ведут только тропы до перевала Ягодак. Можно сказать, что Агвали — ворота в Россию. Мехельта? Это перевал 2806, а за ним Чечня, Дарго, а значит, Хаттаб. А посредине — Ботлих. Узловая точка. Интересно, наши пограничники видели эту гуманитарную «ниву»? Поинтересовались ее начинкой?

Санитар Абдулгафар кружил вокруг чеченской границы, вылавливая в эфире русскую речь, а его «нива» своим неуклюжим «багажником» фиксировала наши рабочие частоты и систему управления. Последняя запись была сделана в Гудермесе. Опять заблудились, отметил Вадим. Махачкала осталась на востоке, а «Нива» свернула на запад. Это ее и погубило.

Одна из прелестей работы в Системе заключалась в доступе к закрытой информации. Невольно начинаешь ощущать собственное превосходство, когда знаешь больше простых смертных. И знаешь не со слов уважаемых журналистов, а из документов. Вот еще один такой документ. Теперь он точно знал, что по территории его страны снуют любопытные гуманитарные санитары с длинными ушами-локаторами. Сколько этих «санитаров», и сколько народу прикрывает их? Целая армия. Еще никогда прежде Вадим Панин так остро не чувствовал себя меньшинством. Ведь сейчас он один противостоял этой армии.

Он был один, если не считать К.С. Ковальского, который сейчас изгонял из организма алкогольные токсины привычным для себя способом.

Сергеич пыхтел в дальнем углу убежища, то подтягиваясь к потолку, то отжимаясь между двухъярусными койками, то приседая с сейфом на спине.

Друзья Махсума опасливо поглядывали в его сторону. Они приехали среди ночи, подремали, не раздеваясь, и весь день грызли семечки, играли в нарды и в дурака. Муртазанов не удосужился их представить. Да и были ли у них имена? Они называли друг друга — Курд, Хохол, Лезгин, Талыш. Были еще близнецы, Али и Вели. Вся эта шайка жила где-то в бакинских пригородах, собираясь на дело по сигналу Махсума.

Они говорили между собой по-русски, иногда переходя на азербайджанский. Курд, проиграв в карты, ругался по-грузински, наверно, чтобы не оскорбить слух никого из присутствующих.