Пак Голь - Отечество

Три ночи и три дня пробирался Тхэ Ха через лесные дебри. Трудным и изнурительным был путь. Тхэ Ха карабкался по отвесным скалам, спотыкался, падал, с трудом преодолевая очередной подъем, надеясь, что это последняя преграда. Но Дальше его снова встречало непролазное ущелье, а за ущельем — еще сопка. И так до бесконечности.

Сколько раз он был на волоске от гибели. Оступившись, повисал над пропастью, цепляясь за скользкий выступ скалы или за корни деревьев, извивающихся змеями по голому телу камня. Несколько раз он срывался и, упав с высоты, подолгу лежал без сознания.

Положение усложнялось еще и тем, что, впервые очутившись в глуши, Тхэ Ха с трудом ориентировался. Чаще он двигался наугад. Его мучили голод и жажда. Несколько раз он принимался жевать горькую хвою и терпкие желуди, но от этого лишь усиливалась боль в желудке да еще больше мучила жажда. От сухого осеннего ветра потрескались губы. Лицо и руки, исхлестанные до крови цепкими ветками кустарников, горели, как в огне.

Ночью идти было много труднее. Ущербленный месяц почти не освещал путь, скрытый густыми кронами деревьев, темнота усиливала чувство одиночества и щемящей тоски. Он шел до тех пор, пока последние силы не покидали его; тогда он падал под первый попавшийся куст и тут же засыпал. Но вскоре просыпался и снова продолжал путь. И так трое суток прошли в неустанной борьбе с голодом, сном, усталостью, холодом.

Четвертую ночь Тхэ Ха провел совершенно без сна. Он шел, не останавливаясь. Сколько за одну эту ночь преодолел он острых, как зубья пилы, скал! Ему казалось, что в этот раз он прошел особенно большое расстояние. После захода месяца в лесной чащобе стало так темно, что каждый неосторожный шаг грозил опасностью. К утру, совершенно обессиленный, Тхэ Ха несколько раз скатывался по отвесному склону сопок, не в силах удержаться на ногах… Вконец измученный, он, постелив себе охапку листьев, решил немного отдохнуть.

Солнце было уже довольно высоко, когда Тхэ Ха открыл глаза. Его мучила нестерпимая жажда. Он огляделся. Тщетно: нигде не было видно даже намека на спасительный родник. К счастью, за ночь листья кустарников покрылись крупными каплями ледяной росы. Он припал губами к листьям и Жадно стал слизывать с них влагу. В косых лучах солнца капли поблескивали всеми цветами радуги, вызывая боль в глазах. При малейшем неосторожном движении они скатывались вниз, на землю. Пересохший, одеревеневший язык, получив живительную влагу, стал мягче, но в горло не попала ни одна капелька. Чтобы собрать хоть глоток воды, ему пришлось облизать не одну и не две сотни листьев. До этого момента он никогда не думал, что капля воды так много может значить для человека! В прошлом, когда фронтовые ребята рассказывали ему о том, как на безводной высоте, окруженной со всех сторон врагом, им приходилось набивать рот муравьями и высасывать из них сок, чтобы хоть немного утолить жажду, он только улыбался: «Врите, мол, больше». Сейчас, очутившись в подобном положении, он понял, что такое вода для человека.

Наконец, жажда была немного утолена. В пересохшем рту появилась терпкая солоноватая слюна. Теперь Тхэ Ха ощутил приступ голода. Вчера, проходя через поле, он набил себе карманы зелеными стручками гороха. Вынув из бокового кармана остатки, он быстро доел их.

Чтобы определить, какое расстояние он прошел за ночь, и наметить дальнейший путь, Тхэ Ха поднялся на ближайший перевал. Перед глазами раскинулась небольшая равнина, в центре которой виднелся маленький, всего из нескольких покривившихся крестьянских хижин хуторок, насквозь пронизанный, точно мечом, серой лентой шоссейной дороги. Равнину полукругом огибали горные хребты, и по их расположению нетрудно было догадаться, что ночью он прошел именно через эти горы. Знай он сюда дорогу, ему пришлось бы пройти всего ли двадцать, а вместо этого он сделал большой крюк, покрыв за ночь огромное расстояние: семьдесят-восемьдесят ли. Тхэ Ха даже пал духом.

— Когда я доберусь до своих, если буду идти таким черепашьим шагом? — вырвалось у него из груди.

В сухих ветвях подвывал ветер, срывая с них пожелтевшие, звенящие, как жесть, листья.

«Где теперь товарищи и Чон Ок? До какого места дошли они?» — с горечью подумал он, присаживаясь на покрытый бархатным мхом валун. Он уже начал терять надежду, что когда-нибудь ему удастся догнать ушедших вперед шахтеров.

По шоссе длинной вереницей двигалась колонна автомашин. Отсюда они казались маленькими, медлительными муравьями, копошившимися в пыли. Машины двигались в сопровождении усиленной охраны. Над колонной беспрестанно кружили самолеты. Это был, наверное, какой-то важный военный транспорт.

— Вот сволочи, повадились ходить по чужой земле! — скрипнул зубами Тхэ Ха.

В этой земле покоятся останки его предков. Он сам родился и вырос на ней, но сейчас ему нельзя открыто ходить по этой земле, он должен скрываться, как вор. «Откуда же такая напасть, неужели наши люди могут смириться с этим?» — возмущенно воскликнул он в душе.

В ослепительно чистом небе появились два самолета. Они сделали несколько кругов над лесом, а затем, описав длинную кривую, взяли курс на юг. После них в небе рассыпалось множество маленьких листочков, которые, точно снежинки, поблескивая на солнце, медленно падали на землю.

— Да это же листовки! Какого дьявола понадобилось разбрасывать их в безлюдных местах?!

Тхэ Ха поднял упавшую недалеко от него листовку. На белом квадратике бумаги красным шрифтом было напечатано, что народноармейцам нечего изнывать в горах от голода; им следует явиться с этими листовками к американцам, если они хотят получить свободу, питание и лечение. Тхэ Ха невольно вспомнил ужасную драму, которая несколько дней назад разыгралась там, на шахте. — Вот проклятое племя, обманом хотят взять!—он так сильно стиснул зубы, что под смуглой кожей заходили желваки. — Вот вам!—Тхэ Ха разорвал на мелкие клочки листовку и швырнул на землю. Но этого ему показалось мало, и он, как одержимый, бросился собирать листовки. — Эх, устроить бы из этого хлама хороший костер!…

Вдруг его тихо окликнул чей-то голос:

— Слышишь, парень, чем это ты здесь занимаешься?

Перед Тхэ Ха стоял седой старик с вязанкой дров на спине и гневно смотрел из-под насупленных бровей.

— Здравствуйте, дедушка! Вы живете в этом хуторе? — Тхэ Ха хотел улыбнуться, но лицо точно окаменело, да и язык с трудом выговаривал слова.

Не ответив на вопрос, старик продолжал строго смотреть на Тхэ Ха, словно желая угадать, что это за человек и зачем он собирает листовки. Загорелое, измученное лицо, глубоко запавшие черные глаза с острым стальным блеском и, наконец, странное поведение с листовками — все это говорило не в пользу Тхэ Ха.