Пак Голь - Отечество

Однако солдаты на тендере не проявляли никакой тревоги. Казалось, единственное, что их беспокоит, — это снопы искр и дым из трубы.

Для Чор Чуна было счастьем очутиться в поезде. Тем более что он видел, сколько испытаний выпало на долю жителей, эвакуировавшихся из Ковона. Вот уже две недели каждый день, каждый час и минуту эти люди чувствовали себя на краю пропасти. Подобно водам реки, они неслись по течению и не знали, что их ожидает завтра.

С тендера виднелась уходящая в темноту цепочка платформ, нагруженных подбитыми танками и орудиями. Не оставлять же все это неприятелю! В первые минуты Чор Чуну показалось, что его соседи — необстрелянные и не нюхавшие пороха новобранцы. Он даже посмотрел на них с неприязнью. Но вот одна, другая вскользь брошенная кем-то фраза… Гимнастерки, пропитанные потом, в грязи и пыли. Обветренные, исхудавшие лица. Серо-бурые бинты. И Чор Чун понял — он ошибся. Неужели эти солдаты из самого пекла боя, с берегов Нактонгана? А они совсем спокойны. Что это — мужество, выдержка или безразличие отчаяния? Чор Чун представил себе, как много было у них таких бессонных, тревожных ночей, как приходилось им вглядываться в лица погибших товарищей, выносить их с поля боя и наспех хоронить…

Длинные лучи прожекторов разрезали небо. Земля, казалось, дрожала нервной дрожью. Рядом по шоссе мчались грузовики с войсками. Часто попадались санитарные машины. И все это двигалось в одном направлении — на север, к Хамхыну.

Состав медленно остановился у вокзала. К вагонам, на крышах и стенах которого были выведены большие красные кресты, подбежали женщины; они несли ведра с кипятком и узелки с едой. Через несколько минут от поезда в темноту ночи потянулась вереница носилок.

Только на рассвете эшелон прибыл на станцию Чандон. Отсюда было недалеко до Ковонской шахты, и Чор Чун спрыгнул с тендера. Он торопливо зашагал по проселочной дороге, забыв про усталость и тревоги этой ночи. Из-за гор выглянуло солнце, придав долине какой-то празднично-торжественный вид. Будто впервые видел Чор Чун такое синее-синее небо. Трава, поля, деревья казались чисто умытыми. Пьянил утренний воздух. Было прохладно. Впереди по склону горы стлалась пелена тумана и таяла на глазах. Земля просыпалась.

Дорога шла лесом. Справа и слева шептались с ветром золотистые акации. Красно-желтые клены клонились под порывами ветра. Чор Чуну чудилось, что лес ожил и пристально за ним наблюдает.

Вокруг все было до боли знакомое. Здесь он родился и вырос, работал. На шахте по сей день трудится его отец. Показалась узкоколейка. Она на шестьдесят ли [2] Ли — мера длины, равная приблизительно четыремстам метрам. тянется от шахты к железнодорожной станции. Чор Чун остановился на развилке дорог. Только сейчас он почувствовал сильную усталость. Вдруг откуда-то издалека ветер принес звуки аккордеона. Чор Чун прислушался. Да, впереди по дороге кто-то беззаботно наигрывал веселый танец. Неужели этот человек не знает, сколько горя и мук кругом: на дорогах, в домах, на фронте? Музыка доносилась из большого дома в долине (местные жители прозвали бывшего хозяина этого дома «старым боровом»). Чор Чун вошел во двор, поднялся по ступенькам и заглянул в приоткрытую дверь. Девушка в белой кофточке и черной юбке разучивала с малышами какой-то танец.

— Попробуем еще раз! Все становитесь налево. Теперь два шага направо. Так, так… — девушка сделала несколько па и слегка наклонила голову, прихлопывая в такт ладонями. Малыши старательно подражали своей учительнице. Она вышла вперед и встала рядом с самым маленьким. Он комично притоптывал ножкой. Девушка вдруг рассмеялась, схватила его на руки и поцеловала. В эту минуту она заметила постороннего и смутилась.

— Вам кого?

— Извините… Я просто так, посмотреть… — улыбнулся Чор Чун и отошел от двери. Да, все-таки остался уголок на земле, где не знают ужасов войны, — уголок мирной жизни. И ему вдруг стало до боли жаль эту девушку: «Она не может и подумать, что я принес приговор, который нарушит безмятежное спокойствие и этого дома и этих малышей».

Ребятишки высыпали во двор. Они с любопытством разглядывали Чор Чуна. А он, словно был в чем-то виноват перед ними, прятал глаза.

Нельзя было терять времени, и Чор Чун направился по направлению к шахте. Шахта жила, работала, работала, казалось, с удесятеренной, почти бешеной энергией. Во дворе сновали вагонетки, тяжело ухал копер, слышались крики людей. Бурая пыль висела в воздухе.

В забое Чор Чун разыскал парторга Хан Чун О — коренастого с узким, как у европейца, лицом. Хан Чун О вопросительно посмотрел на вошедшего. Чор Чун кивком поздоровался и в изнеможении опустился на землю. Снаружи доносились скрежет лебедки, тупые удары парового. молота, а в голове Чор Чуна еще звучала мелодия танца, который разучивали ребятишки со своей учительницей. Парторг с тревогой следил за лицом Чор Чуна, поняв, что тот чем-то взволнован. Он боялся услышать от Чор Чуна неприятные вести. Они были друзьями; их молодость прошла здесь на шахте, где они оба вели партийную работу. Парторг хорошо знал Чор Чуна, но впервые сегодня видел его таким.

— К отцу заходил?—Чун О не выдержал гнетущего молчания.

Вместо ответа Чор Чун покачал головой, но глаза его по-прежнему оставались закрытыми.

— У нас только что было производственное совещание. Молодежь ушла на фронт, не хватает людей, план срывается. Решили привлечь всех работоспособных. Это предложил твой отец. Знаешь, какой план нам установили на год? То-то… А как с ним справиться, ума не приложу…

Чор Чун словно очнулся от забытья. Он резко встал, усталость пропала.

— Прошло время говорить о планах… Какие участки шахты можно вывести из строя, чтобы их подольше нельзя было восстановить? Забои, двигатели, копер, электростанции, еще…

Лицо Чун О исказилось гримасой отчаяния. Он удивленно смотрел на товарища и наконец проронил:

— Тебе лучше знать…

Парторг бессильно опустил руки.

— Созови партийное собрание. Впрочем, сначала пойдем к директору. Он на месте?—спросил Чор Чун.

— Иди один, я не могу.

— Это еще что?! Ты же парторг!…

Хан Чун О нерешительно поднялся.

— Директора убедить — не сложное дело, — будто про себя буркнул парторг. Они пошли вместе.

Кабинет директора Хо Хак Пина был недалеко. Тут же помещался и главный инженер. С первых же дней войны, когда шахту стали бомбить, они оба перебрались под землю. Директор, моложавый человек лет сорока, разговаривал по телефону и не обратил внимания на вошедших. Он улыбался: видимо, собеседник сказал что-то смешное.

Положив телефонную трубку, директор поднял глаза на вошедших и протянул Чор Чуну руку.

— Рад гостю. Хотя бы и в этой мышиной норе. Как вам здесь нравится? Ничего не поделаешь… Тут у меня теперь штаб отряда самообороны. А охрана не задержала вас, не удивилась гостю? — он повернулся к телефону, вызвал пост и тем же, как могло показаться, шутливым тоном проговорил: