Александр Воинов - Пять дней

— Конники? — спрашивает Ватутин.

— Конники, — подтверждает Коробов.

Ватутин внимательно присматривается к громоздкому хозяйству кавалерии и представляет себе, как все это должно выглядеть сверху, с самолета. Как будто маскировка удачная.

— Хорошо, что лошадей во дворах мало. Но где же они тогда? — спрашивает Ватутин удивленно. — Неужели по конюшням да по сараям? А фураж где прячут?

Коробов не успевает ему ответить. В одной из ближайших хат распахивается окно, оттуда выглядывает длинная лошадиная морда, и тотчас раздается радостное ржание. Оскалив зубы, лошадь тянется к кусту, на котором ветер треплет последние желтые листья.

— Вот это явление! — восклицает Ватутин.

Коробов лукаво улыбается и, пригнувшись к Ватутину, говорит:

— Ничего не поделаешь, товарищ командующий. Ради маскировки и в хату иногда приходится заводить. Другого выхода нет. Самое распроклятое дело конницу и танки вот на такой лысой местности прятать.

Ватутин кивнул головой. Негоже, конечно, лошадей вводить в хату. Но уж лучше пусть пока лошади побудут в хате, чем противник. А вот — танки. Танк в хату не спрячешь. С танками много хлопот, придется еще думать и думать.

— Вот она — «рама»! Летит, проклятая! — говорит адъютант и тревожно смотрит в небо.

«Фокке-вульф» с двумя фюзеляжами и желтыми крестами на крыльях, вынырнув из-за облака, летит на северо-восток метрах в восьмистах от земли.

Из-за холмов забили зенитки. Вокруг «фокке-вульфа» повисают белые облачка, похожие на клочки мыльной пены. Самолет вдруг входит в крутое пике. У Ватутина радостно екает сердце: «Сбили!» Но, не дойдя метров сто до земли, «фокке-вульф» резко взмывает вверх и снова скрывается за облаками.

— Промазали, — с досадой говорит Ватутин.

Он знает, что будет еще долго продолжаться молчаливая борьба, вызывающая напряжение всех сил, ума, прозорливости и находчивости. Войска будут подходить и маскироваться, а противник будет упорно их искать. И так до самого последнего часа.

— Над каким районом он пролетел? — спросил Ватутин, снова оборачиваясь к Коробову. — Ведь здесь должна быть наша танковая бригада!

— Так точно, товарищ командующий, — быстро ответил Коробов, — как раз над танками и пролетел.

Ватутин покачал головой.

— Надо бы заехать в бригаду. Посмотреть, как там идут дела.

Коробов взглянул на часы:

— Очень уж задержимся, товарищ командующий!

Но Ватутин настоял на своем. Ему хотелось все увидеть своими глазами. Доклады и донесения — дело нужное, даже необходимое. Но все же лучше, где только можно, побывать самому. Понять, представить себе, что сделано и что предстоит еще сделать.

Найти танковую бригаду оказалось не так уж сложно. Танки проложили по целине глубокую колею, и вездеход быстро бежал по ней, проскакивая овраги и огибая по-осеннему темные холмы.

Танковая бригада не входила в состав армии Коробова. Знакомство с ней должно было занять много времени. Но для того чтобы взглянуть, как расположены в балках танки, Ватутин готов был сделать любой крюк.

И вот машина выезжает на пригорок.

— А ну притормози, — говорит Ватутин водителю.

Усатый шофер послушно нажимает на тормоза.

Вот и танки. Они рассредоточены, стоят в выемке неглубокого оврага. Над ними натянуты маскировочные сети, лежит дерн. Это, конечно, маскировка, но не такая уж надежная, чтобы противник не смог ее разгадать.

— Смотрите, товарищ Коробов, а вот это здорово придумано! — Ватутин указывает в глубину оврага, где танки почти целиком спрятаны в нишах, выкопанных в обрывистых склонах. — Этого уж сверху не разглядишь. Да, в землю, в землю уходить надо! Другого выхода нет.

В дивизию Чураева командующий фронтом и его группа прибыли часа на два позже, чем их ожидали.

В танковой бригаде у Ватутина нашлось столько дел, что, если бы ему не ехать дальше, на передний край, он, наверное, просидел бы там целый день. Но время было рассчитано по часам и минутам.

Как только Ватутин вошел в блиндаж командира дивизии Чураева, он сразу понял, что здесь готовились к его приезду. Об этом говорили и торжественно-подтянутые фигуры командиров, и новые разложенные на столе карты, и даже свежие, еще не высохшие пятна от воды на тщательно вымытом дощатом полу.

Полковник Чураев представился Ватутину с обдуманной точностью и четкостью. Это был человек лет сорока пяти, высокий, с уверенной и значительной осанкой. Щеки занимали добрых три четверти полного лица Чураева, и от этого черты его казались мелкими. Однако профиль с высоким лбом и прямым носом был красив. Чураев знал это и потому изредка небрежным движением руки приглаживал и без того тщательно расчесанные на пробор светлые волосы, поворачивая при этом голову чуть боком к собеседнику.

Чураев, если можно так сказать, был человеком удачи. Он начал войну майором, начальником штаба полка, и хотя с первого дня войны ни разу не был в тылу, лишь несколько недель (в разное время) пробыл в армейском и фронтовом резерве, военные беды — ранения, контузии, служебные неполадки — как-то миновали его. К тому же он был храбр и не терялся в самые критические минуты боя.

Коробов не случайно привез Ватутина именно к Чураеву. Он считал, что Чураев скорее, чем кто-либо другой, сумеет принять командующего, сумеет обстоятельно доложить, тактично ответить на все вопросы, тем более что дивизия находилась как раз на том участке, откуда армии предстояло нанести главный удар.

Жарко натопленный блиндаж сразу наполнился людьми. Стало тесно и душно. В углу, склонившись над телефонами, дежурные телефонисты выкрикивали: «Уфа» слушает…», «Самарканд», куда пропал!», «Тамбов», позови Петрова!…» Штаб дивизии жил обычной напряженной жизнью. Начальник штаба дивизии подполковник Рябчий, человек кряжистый, неторопливый в движениях, достал из планшета какие-то листки и молча протянул их Чураеву. Ватутину понравилось, что Рябчий отдает распоряжения и действует так, словно здесь нет начальства.

— Ну, докладывайте, товарищ Чураев! — сказал он.

В землянке наступила тишина. Генерал Грачев придвинулся ближе к Коробову, чтобы дать место в общем кругу начальнику разведки армии полковнику Дробышеву, полному и очень подвижному человеку, который все время незаметно, но настойчиво давил его в бок локтем. Начальник оперативного отдела армии полковник Абгаров, тщательно выбритый, но с таким сизым лицом, какое бывает только у жгучих брюнетов, порывисто вытащил было из планшета записную книжку и карандаш, но тут же, заметив, что длинное, сухое лицо начальника политотдела армии Шибаева стало строгим, вспомнил распоряжение Коробова ничего не записывать, быстро спрятал записную книжку и карандаш в планшет и сделал вид, что очень озабочен царапиной на гладкой поверхности его целлулоидной пластины.