Владимир Рыбин - Непобежденные

— Ничего себе…

— Когда раздобудешь машину… Нужна нам машина или не нужна?! — вдруг взорвался он. — Свои-то в Одессе остались!… Так вот, раздобудешь машину, поедешь в Симферополь, разузнаешь насчет курток. И если удастся выпросить…

— Выпросить? — удивился Потушаев. — Кто же мне даст просто так?

— Я знаю — кто? Я знаю только, что начинается большая неразбериха. А когда неразбериха — одни теряют, другие находят. Всегда так.

— Ничего себе заданьице, — проворчал старшина. — Найди машину — не знаю где, достань куртки — не знаю как.

— Именно. Правильно понял, молодец!

Старшина злился, но возразить ничего не мог.

В вопросах найти-достать мудрее Солодовского не было человека во всем полку. И он прав, если действительно дело на фронте — швах, то оставалось надеяться только на смекалку и сообразительность.

Он едва не прозевал выезжавшую из Сарабуза машину с капитаном Носенко. Увидел уже вдалеке, кинулся следом, крича во все горло. Его услышали, застучали в крышу кабины. Потушаев добежал, перевалился через борт и долго лежал на дне: контузия давала себя знать.

Машина помчалась по шоссе на Симферополь, потом свернула на грунтовку и еще прибавила скорость, убегая от нависшего над кузовом облака пыли.

— Теперь только самолетов не хватает, — сказал сидевший под пулеметами красноармеец. — По такому хвосту они нас из-за горизонта заметят.

— Пусть только сунутся, — сказал другой, кивая на четыре ствола, нацеленные в небо.

Машина резко затормозила, и облако пыли тотчас догнало, плотно забило кузов. Потушаев приподнялся, сквозь завесу пыли разглядел прижавшуюся к кювету обшарпанную трехтонку.

— Ты чего — спятил?! — кричал шофер трехтонки, высунувшись из кабины. — Чего надо?

Носенко спрыгнул в пыль, поправил фуражку, спокойно подошел к продолжавшему кричать шоферу.

— Что везете?

— Архивы эвакуирую.

— Какие архивы? Чьи?

— Нашей фабрики.

— Фабрики? — Носенко встал на колесо, заглянул в кузов. — Точно, бумажки возят. Ну вот что! — крикнул он, спрыгнув на землю. — Машину я мобилизую.

Он посадил рядом с шофером одного из красноармейцев, посмотрел вслед удаляющейся трехтонке и неожиданно подмигнул старшине.

— Как голова?

— Полегче.

— Тебя бы надо с машиной отправить.

— Это почему? — обиделся старшина.

— Зря ты с нами увязался. Я ведь знаю, чего хочешь, Солодовский намекал. Не выйдет. Все, что удастся найти и мобилизовать, я отправлю в часть. Сейчас гаубицы выручать надо, а не тряпки. Полк мертв без средств тяги.

— А я так с вами поезжу. — И неожиданно признался: — Смерть как надоело с тряпками возиться. Мне бы в разведку.

— Э, брат, мало ли кому чего хочется. Я вон тоже на командную должность прошусь. Не пускают…

Весь этот день носились они по степи. К вечеру удалось перехватить еще лишь одну только старенькую полуторку, перевозившую пианино. Сгрузили инструмент в первом же селе, возле школы, и заторопились обратно в полк. Они еще не знали, что батареи уже ведут огонь по прорвавшимся немецким танкам, что полк получил приказ на отход, но в полном составе отойти не может, что собранных средств тяги едва хватает на первый и второй дивизионы, а третьему приказано взорвать гаубицы и уводить личный состав. Не знали они, что в эту самую минуту командир третьего дивизиона, впервые в жизни решившись не выполнить приказ, распорядился отводить батареи поочередно, на руках, прикрываясь огнем других батарей.

Ничего этого не звали капитан Носенко и старшина Потушаев. Но, прошедшие тяжкие университеты войны, они чутьем чуяли опасность. И спешили поскорей пригнать в полк то, что есть. Ночь была в их распоряжении. Одна эта ночь была и в распоряжении командира третьего дивизиона, холодная осенняя ночь, как черный рубеж между жизнью и смертью.

Мелкий моросящий осенний дождь вмиг промочил почву, превратив летучую пыль дорог в густую и липкую грязь. И по целине тоже не легче было ехать: земля повсюду стала зыбучей, колеса штабной «эмки» скользили на каждой выбоине, буксовали.

И все же дождь радовал. Командарм Петров весь этот день, 30 октября, мотавшийся по степи от дивизии к дивизии, видел, как посветлели истомленные боями лица бойцов: ненастье приковало немецкую авиацию к полевым аэродромам, и можно было безбоязненно идти даже днем.

А не идти в этот день никак было нельзя: немцы вырвались на степные просторы Крыма, оттеснили 51-ю армию на восток, создали для поредевших частей и соединений Приморской армии реальную угрозу окружения. Директива Военного совета войск Крыма предписывала Приморской армии отходить на юг и вести сдерживающие бои. Куда отходить, до каких рубежей — директива не указывала, и командарм все думал об этом. Где должен проходить рубеж обороны? Севернее Симферополя, пересекая Крым от Каламитского залива до Гнилого моря? По перевалам Крымских гор? Но если не смогли удержаться в узком межозерье у Ишуни, то где взять силы для организации прочной обороны на сотнях километров степей и гор?

Петров даже на минуту не мог заставить себя встать на позицию бесстрастного стратега. И потому носился по степи по существу без охраны, в сопровождении только своего адъютанта да одного автоматчика. Ему очень хотелось, ему очень нужно было заглянуть в лица отходивших бойцов и командиров, поговорить с ними. Словно, сделав это, он мог найти ответ на мучивший вопрос: почему приморцы, так стойко оборонявшиеся и так упорно контратаковавшие врага под Одессой, здесь отступили?

Впрочем, он хорошо понимал почему. Потому что там была артиллерийская поддержка, а здесь пошли в контратаку по сути дела без нее, там даже локальные операции серьезно готовились и каждому были ясны цели и задачи, здесь армию использовали для «затыкания дыр». Полки вводились в бой разрозненно, по мере подхода, без подготовки, без должной разведки. Иного выхода не было? Точно не было. Но тут возникал другой вопрос: почему так получилось, что немцы навязали нам безвыходное положение?

Командарм отвлекся от своих мыслей, увидев впереди темную, далеко растянувшуюся колонну.

— Давай к ним, — кивнул он шоферу. И встал в рост, поставив ногу на подножку, держась за открытую дверцу.

Машина помчалась наперерез колонне и остановилась впереди нее у перекрестка дорог. Петров соскочил на землю и стал ждать, когда подъедет к нему зеленая штабная «эмка». Из «эмки» выскочил полковник во флотской форме, пошел к командарму.

— Вы полковник Жидилов? — спросил Петров еще издали.

— Так точно, командир седьмой бригады морской пехоты. — Полковник смотрел удивленно: он первый раз видит генерала, откуда же генерал знает его?

— Я — командующий Приморской армией Петров… Что с вами стряслось? — спросил он, увидев под регланом перевязь бинтов.