Владимир Рыбин - Непобежденные

Кольцов торопливо отгреб насыпанную взрывом землю, поставил пулемет как следует, осмотрел. Все было цело. Он продернул ленту, пододвинул ближе коробку и ударил длинной очередью по дергающимся фигуркам между танками.

А потом все скрыла из глаз сплошная стена огневой завесы: ударила по пристрелянному участку береговая батарея. Разрывов было немного, но вздымались они так высоко, что, казалось, там ничего уцелеть не могло. Но скоро, к удивлению Кольцова, из сплошной темной стены опадающей земли как ни в чем не бывало вынырнули танки и, резко качаясь на неровностях, поползли по пологому склону. Снова вздыбилась земля, но танкам эти рвущиеся позади снаряды были уже не опасны: не могли батарейцы быстро менять прицел или боялись накрыть своих? Вот когда вспомнились разговоры о важности в обороне полевой артиллерии, способной не только ставить огневые завесы, а и бить по целям напрямую.

Он выбрал танк, что поближе, ударил по нему длинной очередью и все нажимал, нажимал на гашетку, совершенно уверенный, что вся опасность в нем, что стоит только остановить танк, как пехота дальше уж не пойдет…

И вдруг все исчезло.

Первое, что увидел Кольцов, открыв глаза, — знакомые косички санитарки Кати. В ушах стоял гул, будто в небе летали сразу сто самолетов.

— Ничего, это пройдет, контузило малость, — расслышал сквозь гул быстрый говорок Кати. — Осколочек был, ну да я его вынула, теперь можно и в санчасть.

— Не получится с санчастью, — медленно выговорил он.

— Это почему же?

— Немцев там нет, а я без них не моту… Каждый день должен хоть одного… кокнуть… Прямо болезнь какая-то…

— Да ну тебя! — замахала руками Катя. — Я серьезно.

— Сказал: не пойду…

Кольцов поднял глаза, увидел потемневшее небо, спросил:

— Снег пойдет что ли?

— Так вечер уже, — сказала Катя, оглянувшись на тучи.

— А немцы?

— Немцы там, — махнула она рукой.

— А я, значит, без памяти провалялся?

— Может, и без памяти, а может, спал. Не велела я тебя трогать. Сон для контуженных — первое дело.

— Дура! — зло крикнул он. И поднялся, переборов тошноту.

Рядом в окопе сидел с перевязанной головой пулеметчик Шкворень, откровенно ухмылялся, кивая в сторону обиженно отвернувшейся Кати. — Ладно, не дуйся, — тронул он ее за плечо. Легонько тронул, самыми кончиками пальцев, словно прикасаясь к горячему.

Он выпрямился, но тут же снова пригнулся, потому что высунулся сразу по грудь. И обозлился на себя, что жалел людей, не заставлял вгрызаться глубже в землю: в этой войне, видать, не обойтись без кротовых привычек. И так, согнувшись, отчего еще больше крутилось в голове, словно только что сошел с карусели, он пошагал к ближней ячейке. Ему хотелось увидеть своих ребят, узнать, как они после боя. Еще не видя никого, услышал впереди разговор:

— Леший ее возьми, эту мину, никак не могу привыкнуть к свисту. Снаряд хоть слышно, а эта, ну так и кажется, что прямо на тебя летит.

— Пройдет, — серьезно ответил кто-то. — Трудно бывает только первые три года, а потом привыкнешь, и все как по маслу!…

Сразу ослабли ноги, и он сел на землю. И засмеялся довольный: не квохчет братва, не жалуется, значит, все в порядке.

Но тут же и другое подумалось, о том, что прав Петренко: учиться надо, успеть освоить пехотную науку. Конечно, каждый готов умереть за Севастополь, но умереть и дурак сумеет. А надо выжить. Выжить надо! Севастополь жив, пока жив ты…

Ночью генерал Петров наконец добрался до своего штаба, постоянно кочующего последнее время, расположившегося на этот раз в небольшой степной деревушке.

— Кто есть в штабе? — спросил он первого, кого увидел, начальника отдела разведки майора Ковтуна.

— Недавно приехали полковник Крылов и начальник политотдела Бочаров.

— Где они?

— Отдыхают, товарищ генерал. Разрешите разбудить?

— Пусть спят. — Петров оглядел высокие стеллажи у стены, покосившиеся весы на полке. Хотел спросить, что это за помещение, но не спросил, сам догадался: магазин, товары из которого, как видно, только что розданы населению.

— Товарищ генерал, они просили разбудить, когда вы приедете.

— Не надо будить. Садитесь сами… — Он помолчал. — Садитесь писать приказ об отходе армии.

Он развернул карту, расстелил ее на широком, как стол, прилавке, быстрыми движениями стал чертить по ней красным карандашом, чаще, чем обычно, подергивая головой.

— Подойдите, — сказал, не поднимая глаз, повел рукой по вычерченным линиям. — Понятно? Вопросы будут?

— Если я правильно понял, планируется отход армии к Севастополю? — спросил Ковтун.

— Правильно поняли. Вносите все в приказ, а я немного отдохну. Через два часа разбудите. — Он повел плечами, потягиваясь, потрогал очки, еще раз глянул на карту и быстро вышел.

Ковтун склонился над картой, принялся изучать ее. Красные стрелы, начерченные командармом, указывали пути отхода дивизий. Своих и недавно подчиненных Приморской армии и некоторых других, о которых Ковтун ничего не знал. Потом он позвал машинистку, спавшую за перегородкой, стал диктовать ей приказ.

В штабе было тихо и сонно, только из-за стены доносился монотонный голос радиста, упорно вызывавшего кого-то. Под окнами слышались чавкающие шаги часового.

Проект приказа получился короткий и энергичный, и Ковтун с удовольствием дважды перечитал его. А может, он потому получился таким, этот приказ, что решение командарма наконец-то проясняло задачу, все расставляя по своим местам.

Ковтун слышал, как подъехала машина, как кто-то тяжело поднимался на крыльцо. Оглянулся, когда хлопнула дверь. Это был генерал-майор Шишенин. Его появление обрадовало Ковтуна: весь вчерашний день он оставался старшим во всем штабе и намучился, не зная, что отвечать на настойчивые требования командиров дивизий и отдельных частей. Теперь в штабе собрались все старшие начальники, и это освобождало его от тяжелой обязанности принимать на себя ответственные решения.

Шишенин молча взял из рук Ковтуна листок с текстом приказа, принялся читать.

— Ваше собственное творчество? — спросил с удивлением.

Ковтун показал карту.

— Это распоряжение командарма.

— Ну и ну, — проворчал Шишенин. — Идите, занимайтесь разведкой, не впутывайтесь в дела оперативников.

— Но мне велено подготовить приказ…

— Идите, с командармом я поговорю сам…

Петров проснулся ровно через два часа, словно в нем сработал будильник.

— Хорошо, что вы приехали, — сказал, увидев Шишенина. — Нужно поговорить.

— Да и мне нужно. Я тут прочитал любопытный проект приказа.

— Что же — согласны? — перебил его командарм.

— Сами решили или это согласовано со штабом войск Крыма?

— Пока сам. Но я уверен, что командующий утвердит.