Владимир Рыбин - Непобежденные

Севастополь — не кишлак. Но азбука войны везде одинакова. Именно наша активность сделала такой стойкой оборону Одессы. Не сидеть и дрожать — абы не атаковали, — а укрепляться, улучшать позиции, активизировать деятельность разведгрупп и в то же время везде, где представляется возможность, контратаковать.

— Представь себе Геркулеса, охраняющего ворота, — неожиданно сказал командарм Крылову. — На него нападают, бросают камни. А он стоит. А они бросают. Чем это кончится?

— Очевидно тем, что рано или поздно ему угодят в лоб, — сказал Крылов.

— Вот именно. Будь ты хоть трижды Геркулес, а оставаться в глухой обороне никак нельзя. Противник численно и технически сильнее. Значит, глухая оборона для нас смерти подобна. Наша оборона просто не может не быть активной. Каждодневные вылазки, контратаки — вот наша тактика…

— Как в Одессе, — подсказал Крылов.

— Да, как в Одессе. Или еще активнее…

А бомбежка и обстрел все продолжались.

То затихало на полчаса, то вновь наваливались самолеты и снова закручивалась над Севастополем воздушная чехарда.

Ближе к вечеру Петров, к тому времени уже освободившийся от неотложных штабных дел, не выдержал, снова поехал на КП второго сектора обороны к полковнику Ласкину (до него всего ближе, объяснил он Крылову), взяв с собой одного только адъютанта (чтобы не подставлять под бомбы лишних людей). Он стоял на подножке и смотрел за небом, чтобы в случае чего сказать шоферу, куда свернуть, где остановиться и переждать или, наоборот, прибавить скорость. Машина мчалась так, что и сам Петров начал опасаться, как бы на крутом повороте не смахнуло его с подножки. Но в такой обстановке только и можно было или прятаться за домами от немецких самолетов, или мчаться, поскорей выскочить из зоны бомбежки.

Полковника Ласкина на КП не оказалось, уехал в части. Начальник штаба дивизии майор Кокурин, только два дня назад вступивший в должность, сказал, что комдив уже оповещен о приезде командарма и сейчас прибудет. Кокурин смотрел на Петрова с удивлением. Петров понял этот взгляд так: зачем командующему ездить под такой бомбежкой, когда можно все вопросы решить по телефону? И потому он с некоторым раздражением слушал доклад об обстановке на этот час, о положении частей, о действиях отдельных подразделений. Скоро примчался полковник Ласкин и раздражение командарма поулеглось: комдив тоже не отсиживался в штабе.

В сопровождении Ласкина Петров выехал на наблюдательный пункт, нырнул в низкий, хорошо замаскированный блиндаж, долго вглядывался через амбразуру в темнеющую даль, в которой то там то тут взблескивали разрывы мин и снарядов.

— Высоты надо вернуть любой ценой, — сказал он Ласкину. — Будем наступать. Противник несет большие потери, и надо продолжать бить его всюду, днем и ночью. Главное — уметь правильно и вовремя использовать артиллерию. У вас в секторе она сильная…

Тут же поставив задачи на завтрашний контрудар, командарм выехал в Севастополь и еще засветло был у Графской пристани. От красавца крейсера «Червона Украина», стоявшего здесь еще недавно, остались над водой только мачты. Напружинившиеся концы их цеплялись за пирс, словно корабль в последний свой час искал спасения на берегу. Когда ехал сюда, Петров и сам не знал, зачем ему так уж надо взглянуть на погибший крейсер. Теперь понял. Ему нужно было лишний раз убедиться, что здесь, в Севастополе, неманевренная оборона смерти подобна. Как видно, все-таки грызло его сомнение: следует ли усталые, малочисленные части раз за разом бросать в контратаки? Нет, только так, проявляя пугающую врага активность, можно удержать Севастополь. Только так!

И опять была ночь над картами, над оперативными сводками, опять командарм со своим начальником штаба так и этак прикидывали, какие еще части и подразделения могут быть переброшены на участки возможных прорывов противника, где следует организовать отвлекающие контрудары, как в том или ином случае сманеврировать огнем. Последнее было особенно трудно, поскольку повсюду ощущался острый недостаток снарядов.

Как ни угадывали намерения противника, а всего не предусмотрели. Утром подготовленный Ласкиным контрудар был сорван неожиданно начавшимся наступлением противника на селение Камары в направлении Ялтинского шоссе. После получасовой мощной артподготовки начались танковые атаки.

Целый день из первого и второго секторов шли тревожные сообщения. 514-й полк отчаянно дрался на окраине селения Камары. Его правый сосед — 383-й полк — успешно контратаковал противника. В итоге этих активных действий господствующие высоты 440,8 и 386,6 к концу дня оказались в наших руках.

Но на следующее утро бой возобновился с новой силой. На наши ослабевшие части повели наступление четыре дивизии немцев и крупный мотоотряд с танками. Снова господствующие над местностью высоты в 1-м и 2-м сектоpax оказались в руках противника. Немцы подошли непосредственно к высоте 212,1, нависавшей над Балаклавой. Но что особенно удручало Петрова, так это слишком большое число убитых и раненых. Один только 514-й полк потерял в этот день до 400 человек.

И снова командарм, не обращая внимания на огонь, помчался к Ласкину, словно он один мог восполнить потери, снова с наблюдательного пункта рассматривал задымленные от частых разрывов высоты. Единственное, что утешало его в этот день, так это сообщения о хорошей работе артиллеристов: враг нес от их огня огромные потери.

А вечером он, как обычно, докладывал командующему Севастопольским оборонительным районом вице-адмиралу Октябрьскому об итогах дня. К этому времени у него уже полностью сложился план мероприятий по усилению обороны первого и второго секторов, который он собирался изложить в приказе по армии. И он говорил о том, какие задачи намерен поставить на завтра пехотным частям и батареям береговой обороны, морским бригадам и авиации. Потом сел и стал слушать, что говорили другие генералы — комендант береговой обороны рассудительный и обстоятельный Моргунов, командующий ВВС — порывистый, слишком молодой для генерала и, может, потому удивительно бесстрашный Остряков, член Военного совета флота дивизионный комиссар Кулаков. Слушая, он машинально чертил карандашом в блокноте и думал, что очень вовремя Октябрьский отдал приказ, окончательно устранявший разноголосицу в подчинении. Этим приказом все отдельные бригады, полки, отряды, батальоны морской пехоты придавались приморской армии с непосредственным подчинением ему, Петрову. И наметки своего приказа, только что доложенные им Военному совету, исходили как раз из этой единой подчиненности, которая только и может быть в особых условиях Севастополя. Это был первый такой его приказ, и ему важно было знать, как не только разумом, но и сердцем принимают гордые моряки такую безоговорочную подчиненность пехотному командованию. Ведь в ту, первую оборону Севастополя было наоборот: пехотой командовали моряки. Но время и обстановка диктуют свое. Здесь моряки, сошедшие с кораблей на сушу, должны уметь драться по-пехотному. Здесь пехоте, да и всей обороне, не устоять без флота. Взаимодействие, переплетение всех родов войск в нечто единое — только такой может быть оборона в Севастополе, только такой.