Владимир Рыбин - Непобежденные

Две пули одна за другой хлестнули возле самого лица. Носенко отпрянул и увидел, как автоматная очередь взбила пыль на каменистом бруствере. И тут же чей-то истошный крик:

— Автоматчики-и!

Откуда они взялись здесь, в тылу, разбираться было некогда. Все, кто был на НП, повыскакивали в боковые окопы, залегли со своими винтовками и наганами.

Автоматчики исчезли так же внезапно, как и появились: то ли поубивали их, то ли они куда попрятались. Решив, что это случайно просочившаяся маленькая группа противника, Носенко повернулся, чтобы идти в землянку к своим схемам огня, но вдруг увидел, как кувыркнулась в воздухе немецкая фаната, ударилась о камень длинной ручкой, подпрыгнула и взорвалась за бруствером.

И снова крик:

— Автоматчики с тыла!

Командовать почти и не пришлось: круговая оборона была делом привычным для каждого. Новую группу автоматчиков забросали гранатами. Но последняя ли она, эта группа?

Было ясно: надо менять НП. И Носенко приказал перебираться на другую, облюбованную заранее, высотку.

С нового НП видимость была не та, но все же достаточная, чтобы руководить огнем. Расположились по-домашнему в чьей-то брошенной землянке. Ползая на животах, расчистили обзор. И только Носенко выложил на снарядный ящик бумаги из планшетки, как телефонист подал трубку. Командир артполка приказал срочно явиться к нему за получением новой задачи. Он снова собрал бумаги, кивнул адъютанту и побежал по-за кустами к полковому НП.

Командир полка был спокоен, как бывает спокоен человек, до конца выполнивший свой долг и удовлетворенный этим.

— Наша дивизия выводится из боя, — сказал он. — Оборону занимает только что прибывшая бригада морской пехоты. Ваш дивизион остается на позициях и вам надлежит выполнять все приказы и распоряжения начальника артиллерии этой бригады.

Зазуммерил телефон. Комполка снял трубку, послушал минуту и передал трубку капитану.

— Вот легок на помине.

— Выдвигайтесь на открытые позиции! бился в трубке нервный голос.

— Куда? — удивился Носенко. — Мы и так на открытых.

— Я сказал — вперед! Будьте готовы к отражению танков!

— Куда — вперед? — повторил он, чувствуя, как захлестывает его злая волна. — Я такого приказания выполнить не могу.

Он подумал, что этому чужому командиру, должно быть, безразлично, что будет с дивизионом, если высунуться хоть на метр вперед. И так уже дивизион в боевых порядках пехоты. Если выдвинуться вперед, то получится, что не пехота прикрывает артиллерию, а артиллерия пехоту. Не по отдельным же автоматчикам тогда бить из пушек, которые непременно будут просачиваться на позиции.

— Не рассуждать! — Трубка помолчала и добавила с металлом в голосе: — Явиться ко мне немедленно!

В сопровождении адъютанта Носенко пробирался в тыл, где по ходам сообщения, протискиваясь за спинами изготовившихся к чему-то матросов и пехотных бойцов вперемежку, где перебегая от воронки к воронке. И подсчитывал горестные потери этих нескольких дней. Погиб или ранен каждый третий артиллерист. Во взводах управления батарей и дивизиона людей почти не оставалось… В тяжелую минуту выпало Носенко осуществить свою мечту — стать артиллерийским командиром. Одно утешало: никто не сдал своих позиций, ни единого разу не отходил дивизион только потому, что не выдержал натиска. Погибали, но не отходили без приказа. Так что ни в чем не мог Носенко упрекнуть себя. Ни в чем, кроме одного: допустил слишком большие потери. Но как было уберечь людей и боевую технику в таких боях, он не знал.

Майор с раздражительным голосом, как Носенко определил для себя начальника артиллерии морской бригады, встретил его стоя.

— Почему не выполняете моего распоряжения и не выдвигаете батареи вперед! — закричал он, едва увидев Носенко.

— Я не выполняю это приказание потому, выдержав паузу, чтобы успокоиться, начал Носенко, — что оно противоречит здравому смыслу и военной логике, а также всем уставам и наставлениям, принятым у нас в армии…

— Вы на уставы не ссылайтесь! — перебил его майор. — Война пишет свои уставы. Вы можете думать себе, что хотите, но приказания обязаны исполнять. А не рас-суж-дать!

Все было правильно. И сам он, когда работал в штабе, твердо был убежден в этой истине. И теперь, даже на своем месте командира дивизиона, наверное, говорил бы то же самое, не будь такой круговерти, в которую попал с первого дня. И в то же время он точно знал, что выдвигать орудия нельзя, просто некуда их выдвигать. Выставь он их этой ночью на виду у немцев, завтра утром ни одного не будет, — все расстреляют не в пример многочисленные немецкие батареи. Сейчас пушки и гаубицы как-никак, но закопаны, замаскированы. Переместить их, значит оставить даже без маскировки, ибо за одну ночь измученные немногие уцелевшие артиллеристы не смогут отрыть в этом камне новые огневые позиции.

— Хорошо, — неожиданно для самого себя сказал Носенко. — Я выполню приказание. Но прошу вас выйти со мной на местность и указать, куда я должен выдвинуть орудия.

Он ждал, что майор начнет учить или просто накричит и заявит, что артиллерист сам должен знать, как лучше выполнить приказание. Но майор вдруг задумался.

— Я верю, что ваши батареи стоят на открытых позициях, — сказал он, — Но я требую сделать все, чтобы не пропустить танки противника в наше расположение. Поняли приказ?

— Чего ж не понять, я только этим и занимаюсь последние дни.

— Тогда все, можете идти.

Когда Носенко вышел, изуродованные высоты уже закутывались в серые плащи ранних декабрьских сумерек. Темнела даль, но в ней, в этой дали, все вспыхивали залпы, — батарейцы торопились, пока видно, хоть напоследок угодить снарядом под лафет вражеского орудия.

Разговор с нервным майором успокоил: все-таки выиграл этот «бой», сумел защитить дивизион от глупости, которой на войне тоже хватает.

Вернувшись на свой НП, Носенко снова разложил бумаги. Но тут через бруствер перевалился человек, черный от грязи и копоти, неузнаваемый. Носенко только когда подошел, узнал в нем политрука пятой батареи.

— Танки… прорвались, — сбивчиво говорил он, глотая слова, торопясь. — Подошли из-за укрытия и… в упор, в упор… Три танка подбили, но и сами… командир погиб…

— Авдеев?!

— Лейтенант Авдеев… другие…

— Не может быть! закричал Носенко. Не может такого быть, чтобы к Авдееву… из-за укрытия. Он под Одессой воевал.

— Погиб… погибли… — как потерянный повторял политрук.

— Чего ж вы тут?! — зло выкрикнул Носенко. — Почему не спасаете людей, батарею?! — И вскинулся, вымахнул за бруствер. — За мной! На пятую!

Он не смотрел, кто там бежал следом, не оглядывался. Не пробежал и половину пути, как возле уха хлестнули близкие пули. Упал, увидел, что и другие — человек пять — тоже попадали. Кто-то застонал тягуче, глуша боль. Пули долбили землю, каменная и снежная пыль обдавала лицо. Били автоматчики из-за стен разрушенного дома. И стало уже ясно, что немцы просочились и здесь, что разбитая батарея осталась у них в тылу и, стало быть, если кто и уцелел после танкового тарана, то уж все равно неживой, коль там хозяйничают немцы.