Анатолий Сульянов - Расколотое небо

В перерывах между съемками Надя летала в Сосновый. После Ленинграда и крымских пляжей городок казался глухим и неустроенным и вызывал желание быстрее уехать. Только Колю было жалко: Надя видела, как остро и горько он переживает ее отъезд, ее новую, чужую и непонятную ему жизнь.

Семейные дела Кочкина вызывали тревогу и у его друзей. Они видели, что Николай страдает, что все валится у него из рук. Совсем недавно веселый и непоседливый говорун и забияка, он стал мрачным и замкнутым; вернувшись с аэродрома, сидел дома; несколько раз Васеев и Сторожев замечали, что от него попахивает вином.

…Надя жила в Сосновом уже три дня. Поздно вечером она с Николаем пришла к Васеевым. Поздоровалась, расцеловалась с Лидой. Уселись пить чай. Поговорили о неудачах наших футболистов и успешных выступлениях фигуристов. Николай в разговоре почти не участвовал, сидел нахохлившись, изредка бросая взгляды на друзей и жену. Он остро завидовал Геннадию. Вот у кого жена — настоящий друг, опора, самый близкий человек. Его заботы, его служба — все ей интересно и важно. А Надя… Даже не спросила ни о полетах, ни о службе. Только о себе, о съемках, о своих новых именитых друзьях. Не было — тосковал, звонил, ждал встречи, приехала — и поговорить не о чем, словно чужая. Все эти телеграммы и коротенькие письма: «скучаю, люблю, жду встречи» — не от сердца, а так, по обязанности. Был бы ребенок, глядишь, пошло бы все по-другому, но детей уже не будет… Спросил вчера: «Может, хватит по белу свету мотаться?» Вспыхнула: «Хочешь меня, как вон ту козу, — показала в окно, — на колышек привязать?»

— Ты, Надя, меня извини, — сказал Геннадий, отставив пустую чашку. — Конечно, это дела семейные, вмешиваться не следует, но Николай нам не чужой. Он мне вместо брата, так что… Долго ты будешь мотаться по жизни? Сегодня — здесь, завтра — там. Ты — жена летчика. Посмотри, он уже извелся весь. Надо что-то делать, Надя, перед людьми неудобно.

Николай вобрал в плечи голову, сцепил руки, чуть побагровел. Он знал, что Васеев или Сторожев начнут этот разговор, ждал его и боялся. Все правильно — надо что-то делать…

— Вы меня прорабатывать пригласили? — Красивые глаза Нади сузились, вздрогнули уголки маленького рта. — Ты, Геночка, в судьи записался? Ну так слушайте! Никому ничего объяснять я не собираюсь. Поймите, мне нужна интересная работа, чтобы душа к ней лежала! Дайте мне такую работу, дайте! Молчите, друзья дорогие! Так-то вот. Прозябать здесь не собираюсь. Пусть Колю переводят в такое место, где есть и для меня дело. Не получается? Ну что ж, тогда поживем отдельно. Мама с папой тоже часто в разных геологических партиях работают. И — ничего. Любят друг друга. Жили надеждами на встречи. Поэтому и меня назвали Надеждой. Кстати, я на шее мужа не сижу — сама зарабатываю. Ты, Лида, не косись на меня. — Надя повернулась к Лиде. — У тебя одно, у меня — другое. Эмансипация родилась не сегодня. Ленин, Луначарский, Клара Цеткин не раз о ней говорили. И я — не клушка и клушкой быть не собираюсь. Я — личность… понимаете?

— Все это распрекрасно, — сказал Геннадий, — но каково ему, твоему мужу? Придет с полетов — дома пусто, унты посушить, рубашку постирать некому, словом перекинуться не с кем. От кого же нашему брату ждать ласки и заботы, внимания, если не от жены? Конечно, эмансипация… Личность… Но ведь еще и жена! Друг, помощник, спутник — так, что ли…

— Все это у него есть! — Надя обняла мужа, звонко чмокнула в щеку. — Ну пусть не каждый день, зато уж потом…

— Деток бы вам, — вздохнула Лида. — Одного, а лучше — парочку, вот как у нас. Они сразу всю болтовню об эмансипации с головы на ноги ставят. Есть семья, есть забота, ответственность. Хорошо ощущать себя личностью, но разве это мешает быть женой, хозяйкой, матерью, Наденька?! А работа… Конечно, нам, офицерским женам, с работой часто трудновато, да что делать? Кому-то надо и в Сосновом служить, и на Камчатке, и в горах, и в пустынях… Мы ведь знали, на что шли. Кстати, В школе нет учителя биологии. Сниматься в кино, наверное, интереснее, однако… И драмкружок без тебя закис…

— Ну и пусть киснет. — Надя достала из сумочки сигареты. — И в школу не пойду, чего я там не видела! А дети… Не надо об этом, Лида. Мы с Колей сами как-нибудь разберемся…

— А ты, Толич, чего помалкиваешь? — спросил Геннадий.

— Мне, старик, как-то не с руки быть советчиком, — смущенно улыбнулся Анатолий. — Надя в общем-то, по-моему, права: сами разберутся. Очень это тонкое дело, взаимоотношения в семье, тут обсуждениями да советами можно больше навредить, чем помочь. Не дети, им жить, им и решать. Только я лично так не мог бы… Ну, чтобы по три-четыре месяца не видеть жену. От тоски, наверно, спятил бы.

Николай встал и молча вышел.

— Спасибо, милые друзья, поговорили! — зло сказала Надя и решительно поднялась из-за стола.

Был еще один человек, которого глубоко тревожили взаимоотношения Николая и Нади, — Юрий Михайлович Северин. Он уже давно заметил, что с Кочкиным происходит что-то неладное: отличный в недавнем летчик быстро терял класс.

Замполит знал: не ладится семейная жизнь и у некоторых других ребят. Городок маленький, все на виду, ничего не скроешь. У одного жена томится без работы, не может устроиться по специальности. У другого никак не поймет, что военная служба — не служба в какой-нибудь конторе: почему поздно приходишь?! У третьего… А ребята молодые, на аэродром приезжают хмурые, издерганные, невыспавшиеся. Далеко ли до беды?! Реактивный истребитель — такая машина, что не прощает даже самых незначительных ошибок. Конечно, только на жен кивать — глупость, и мужья виноваты, однако что-то делать надо. Но что? Ох, если бы знать что…

Северин решил собрать женщин и сводить их на аэродром. Что они знают о работе своих мужей? Да почти ничего. Это ведь на первый взгляд и не работа даже — летать. Не на себе же самолет возят. Нажимают на кнопки, поворачивают ручки — работа!

Надя, узнав о собрании женщин, идти наотрез отказалась.

— Чего я там не видела?

— Нет, ты пойдешь! — угрюмо сказал Николай. — Я Северину обещал.

— Я не военнослужащая, и мне никто не прикажет!

— За руку отведу!

— Ах вот как! Принципиально не пойду.

После долгих препирательств, ссор и слез Надя сдалась: принарядилась, накрасила губы и отправилась в клуб.

Женщины встретили ее шумно, дружелюбно, здоровались, спрашивали о фильмах, в которых она снимается, приглашали принять участие в новом спектакле. Надя не обещала и не отказывала — скучала. Собрание… «Женщина и безопасность полетов» — обалдеть можно.

Подъехал автобус. Из него вышел Северин, показал на открытую дверь:

— Прошу.

— А собрание? — с недоумением спросила председатель женсовета.