Анатолий Сульянов - Только одна ночь

И одиночество снова навалилось на него, как тогда, под Харьковом, когда он, пулеметчик стрелковой роты, в пылу боя и охватившего его боевого азарта, стрелял до тех пор, пока не умолк перегретый «максим».

«Ленту, ленту давай!» — кричал он тогда второму номеру. Привычное «даю!» не услышал. Повернувшись в его сторону, испуганно замер: подносчик с развороченным животом лежал рядом, на пустых пулеметных коробках; поодаль виднелась искореженная, дымящаяся сорокапятка, разбросанные взрывами по скатам окопов убитые красноармейцы из расчета пушки. Он ощутил холод надвигающейся смерти, свое бессилие перед ней и едкую полынную горечь одиночества. «Жить, жить хочу!» — закричал он и обессиленно застучал обожженными кулаками по горячему кожуху пулемета…

Сколько лет прошло, а поди вот — страх одиночества нет-нет да и охватит, лишит силы: друзей сам же растерял… Прослеживая памятью годы, а они мелькали с быстротой молнии, он ощутил пустоту. Были и минуты радости? Да, были. Присвоение очередного звания, короткое веселье, поздравления… И снова заботы, беготня, спешка. Ну хоть раз приказал бы сам себе — остановись! Посмотри вокруг, взгляни вперед, подними голову и полюбуйся небом, послушай птиц. Он особенно остро почувствовал осознанную неповторимость промелькнувших, не замеченных и не оцененных им по-настоящему дней и ночей, которые безвозвратно исчезали для него, не оставив ничего взамен, кроме ощущения внутренней опустошенности. Страх предательски подбирался под самое сердце; ему стало так тяжело и страшно, как никогда в жизни. Даже в день похорон жены не было так тяжело, как в эти минуты. Тогда потерял жену. Сейчас потерял веру в самого себя. Как же жить дальше?..

6 часов 1 минута. Время московское.

Перед тем как уйти с командного пункта, Скорняков попросил Прилепского сообщить члену Военного совета о его вылете. Конечно, генерал Снежков тоже прилетит туда, человек он беспокойный. Скорняков надел фуражку, окинул взглядом комнату и толкнул дверь. В коридоре было сумеречно, и он, едва не ударившись о стойку, двинулся к выходу. Услышав сзади себя шаги, обернулся, увидел бегущего Прилепского.

— Вас главком к телефону!

…Разговор был длинным и трудным. Скорняков доложил все, как было. Маршал уточнил несколько вопросов; был, как всегда, строг, но в его голосе Скорняков уловил и едва заметное сочувствие. Может, показалось…

Положил трубку и долго сидел на месте оперативного дежурного, осмысливая услышанное от главкома. Конечно, не все сделано безупречно. Теперь многое зависит от тех, кто через час вылетит из Москвы. «Возможно, перепадет по первое число, — подумал Скорняков. — И поделом! Но не это главное. Главное, чтобы оборона была крепкой и надежной».

Звонок телефона снова прервал его размышления. По поручению главкома звонил главный инженер — старый товарищ Скорнякова по летному училищу. Пути разошлись после того, как один из них поступил в командную академию, а другой — в инженерную. Услышав голос однокашника, Скорняков по-детски непосредственно обрадовался, и, обменявшись обычными вопросами о житье-бытье, заговорили о делах служебных.

— Слезно прошу, — вздохнув, вполголоса произнес Скорняков, — помоги. Дай десяток двигателей для перехватчиков. Еще что? — Он жадно взглянул на стоящего поодаль инженера и прошептал: «Еще что? Живее!» — Фонари для спарок, три прицела, четыре комплекта АРК. — Инженер называл другие комплекты, но Скорняков отмахнулся: «Меру знать надо! Хватит!» — Не можешь три прицела — дай хоть два. Ну, спасибо! Жму ручищу! Привет от Седых — он рядом. До встречи! — Положив трубку, сказал инженеру: — Тоже сюда летит.

КП пустовал. Не спавшие ночь люди разбрелись кто куда: Беловол и Гуриновпч отправились в штаб. Седых, Смольников и Прилепский стояли рядом и сочувственно смотрели на Скорнякова — уже сегодня ему предстояло держать ответ перед комиссией центра. Он уже отдал распоряжение о подготовке документации и теперь стоял и выжидательно глядел на ряды телефонов. Все ли сказал? Где кому находиться, к чему готовиться. Заметив кипящий чайник, Скорняков спросил Прилепского:

— Может, чаем напоишь? Да и перекусить не помешало бы. Сухари из НЗ? И прекрасно! Давай сухари и чай. Пожуем — и на аэродром.

За чаем Прилепский, выждав момент, перешел к предложению Гуриновича о более активном использовании локаторов зенитно-ракетных подразделений, особенно на малых высотах; зачем же насыпать горки, тащить на них локаторы, вырубать лес, когда рядом локаторы Беловола. Прилепского поддержал Седых.

Скорняков, казалось, к сказанному Прилепским по имел никакого отношения; молча хрустел сухарями, пил чай, изредка посматривая на часы, в разговор не вступал. Тогда, при разговоре Беловола и Гуриновича, он не принял решения, не поддержал ни того, ни другого; теперь, выслушав Прилепского, обдумывал предложение Гуриновича. Конечно, зачем огород городить, когда есть локаторы Беловола. Но их ресурс? Как к этому отнесутся инженеры? Надо все просчитать! Взвесить все «за» и «против». Он попросил технические описания и принялся читать их, делая выписки в рабочую тетрадь.

Спустя четверть часа Скорняков мысленно вернулся к спору между Гуриновичем и Беловолом. Допив чай, Скорняков поблагодарил Прилепского:

— Спасибо, Вадим Витальевич, за хлеб-чай. А о предложении Гуриновича, — тяжело вздохнул, — подумаем. Ты с ним сговорился, что ли?

— Нет. Просто я слышал их спор и хотел тогда высказаться, но постеснялся в присутствии других. Гуринович зря людей дергать не будет.

— Ну, ладно, будем думать, будем считать. Видимо, примем предложение Гуриновича. Посоветуемся с генералом Снежковым. А пока — пошли на свежий воздух. Душно здесь и шумно, а шум, говорят врачи, один из источников нервных заболеваний.

Прежде чем подняться, Скорняков откинулся в кресле, потянулся и неожиданно ощутил спиной неприятный холод влажной рубашки, провел рукой по лицу — испарина. Вынул из кармана носовой платок, тщательно вытер лицо, шею, руки и удивленно покачал головой. «Только одна ночь, — подумал Скорняков. — А люди здесь дежурят непрерывно, через день-другой».

Ночь уходила нехотя, оставляя после себя холодные камни и тугой, такой же холодный воздух. Новый день зарождался трудно, едва пробившись своими лучами-копьями сквозь стену темноты, выталкивая задержавшиеся на земле ее остатки; свет разворачивался, возвышаясь над узкой полоской ночи. Над землей, в перемешанной белесой шуге испарений пучились клубы приподнимающегося сизого тумана, медленно выплывали очертания верхушек стройных сосен, тонкая вязь антенн радиостанций, крыши построек, а за ними — голубые разводья умытого посвежевшего неба. Среди густых листьев все настойчивее шевелились и попискивали ранние птицы, тихо шелестели кроны деревьев, откуда-то донесся отрывистый лай одинокой собаки, и все эти редкие звуки не нарушили устоявшегося ночного безмолвия. Глубокая тишина вызывала у Скорнякова беспокойство, не давала ему отключиться от приглушенного шума командного пункта, на какое-то время забыться и окунуться в прохладу раннего утра, отдохнуть от точивших его мозг мыслей и насладиться пряными запахами лесных испарений, беззвучных шорохов просыпающегося леса.