Олег Курылев - Победителей не судят

— Сколько у вас самолетов, готовых к старту. Что?… С вами говорят из Деберица, черт возьми! Немедленно освобождайте полосу и начинайте выруливание. Через час вас атакует от восьмисот до тысячи «Ланкастеров». Вам все понятно? И прекратите запрашивать бесконечные подтверждения. Действуйте хотя бы сейчас! Не слышу… Подтвердите…

Эйтель отключился от коммутатора, снял наушники и ушел на свое место. Его затея могла сработать только в одном случае — если истребители (пока там не разобрались) успеют взлететь, а подоспевшие сразу после этого англичане забьют их радиочастоты, лишив связи. Но всерьез рассчитывать на такое стечение обстоятельств мог только трижды контуженный идиот.

Их было двое: пожилой майор с железным крестом и другими наградами на кителе и молодой рыжеволосый фельдфебель в куцей флигерблузе. Кроме маленького значка гитлерюгенда, на куртке унтер-офицера — совсем еще недавнего школьника — не было ничего, даже пуговиц, зато на шее красовался дурацкий красный платок в белый горошек. Майор поздоровался и, опершись на спинку кровати, изучающе посмотрел на раненого.

Раненый, в свою очередь, посмотрел на майора и понял — сейчас ему зададут такие вопросы, вразумительно ответить на которые он не сможет.

Раненым был Алекс Шеллен. Последнее, что он отчетливо помнил, — это снежный вихрь, поднятый пропеллером угнанного им «Фокке-Вульфа». Потом первыми проблесками возвращающегося сознания стали ощущения, что его куда-то тащат. Уже лежа на госпитальной койке, он старался восстановить в памяти подробности, но они, словно черепки разбитого горшка, валялись в различных закоулках его мозга отдельно друг от друга, никак не складываясь в нечто связное и последовательное. Говорил ли он что-нибудь, когда его вытаскивали? Что говорил и, главное, на каком языке? Но нет, черепки состояли только из отрывочных физических ощущений. Он помнил ледяной холод на своих щеках — возможно, снегом с его лица стирали кровь. Еще он помнил вспышки яркого света — вероятно, его освещали фонариком. И запах, странный такой, но до боли знакомый запах, откуда-то из детства. И скрип, и приглушенные голоса. В конце концов Алекс то ли вспомнил, то ли догадался, что его везли на устланной соломой телеге. Долго везли, укрыв чем-то тяжелым. Но он все равно замерз, и его бил озноб. Потом его внесли в помещение, раздевали, осматривали, задавали какие-то вопросы. Он что-то мычал и жаловался на сильную головную боль. Наконец, ему сделали укол, после которого он уснул.

Проснувшись через несколько часов и относительно придя в себя, Алекс понял, что находится в маленькой госпитальной палате, освещенной свисавшей с потолка лампочкой без абажура. Некоторое время он прислушивался к своим ощущениям, постепенно убеждаясь, что снова, уже во второй раз в течение одних суток свалившись с небес, отделался относительно легко. Руки, ноги, глаза и все прочее оставалось на месте и, кажется, вполне сносно функционировало. Его немного подташнивало, перевязанная голова побаливала, но это были сущие мелочи. Он осмотрелся. Кроме него, в комнате никого не было. Странно. Все госпитали и больницы Германии должны быть переполнены. Может быть, это не больница? Однако в углу рядом с расположенной прямо напротив Алекса дверью стоял шкаф со стеклянными дверцами, на полках которого виднелись всевозможные склянки, да и весь облик комнаты, а также специфические ароматы не оставляли сомнений — это лечебница. Покрутив головой, Шеллен не обнаружил в комнате окна.

За стеной послышался шорох. Алекс услыхал, как в замке несколько раз повернули ключ, после чего дверь отворилась. В комнату вошла молодая женщина в белом халате. Увидев, что раненый очнулся и смотрит на нее, она вздрогнула и отшатнулась.

— Ой! Как вы себя чувствуете? — спросила женщина.

— Да… вроде бы ничего. А где я нахожусь?

— В больнице. Это Мейсен. Простите, я сейчас.

Женщина поспешно удалилась, прикрыв за собой дверь. В замке снова щелкнул ключ.

Мейсен. Небольшой городок километрах в десяти северо-восточнее Дрездена. «Это тебе вместо Франции со Швейцарией», — мрачно подумал Алекс.

Прошло более получаса, прежде чем в дверном замке снова защелкало. Вошла медсестра — женщина лет сорока с петличками оберхельферины на воротнике белого халата — и эти двое военных в форме люфтваффе.

— Я майор Штальп, — представился офицер. — А вы — фельдфебель Зигфрид Малер, я полагаю?

Майор раскрыл протянутую медсестрой солдатскую книжку.

— Разумеется, нет, — неожиданно для самого себя выпалил Алекс. — Не знаю никакого Малера.

— Разве это не ваша? — Майор помахал серой помятой книжечкой.

— С какой стати мне тут подсовывают чужие документы?

— Но их нашли в вашем самолете, — возмутилась оберхельферина.

Майор попросил сестру оставить их одних, и та, гневно посмотрев на раненого, удалилась.

— Мало ли что, — буркнул Алекс.

Он понимал, что врать бесполезно, однако так сразу сдаваться тоже не собирался. Просто из своего вранья нужно было исключить все то, на чем его тут же поймают.

— Они, видите ли, нашли… А если бы они нашли там маршальский жезл Геринга? Что тогда? Какой-то растяпа оставил свои документы, а я при чем?

— Так это ты угнал мой самолет?! — уставился на него рыжий унтер.

— Ну я… Я! И что? — Алексу все вдруг стало совершенно безразлично, словно бы это происходило не с ним. — Ты, что ли, этот самый Малер?… Нет?… А ты хоть знаешь, что у тебя заедает правый элерон? Да, да, я чуть не навернулся при взлете.

— Что? — Летчик от неожиданности растерялся. — Заедает?… Да, верно, я зацепил при посадке верхушку дерева. — Он посмотрел на майора и ткнул в лежащего на койке пальцем: — Герр майор, это точно он!

— А я и не отрицаю. И потом, — Алекс приподнялся на локте, и в его голосе прозвучали нотки укоризны, — какого черта ты бросаешь машину с пустыми баками на взлетной полосе?

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — вскипел фельдфебель. — Нас только что перебросили из Померании, и у всех топлива оставалось на донышке. Некоторые вообще садились в Ваутцене…

— Ну, хватит, — прекратил их пререкания майор. — Кто вы такой и зачем угнали чужой истребитель? — спросил он лежавшего на больничной койке.

Алекс откинулся на подушку, заложив руки за голову. От осознания безысходности своего положения он сделался совершенно спокоен.

— Я увидел, что аэродром атакуют бомбардировщики и что летчики, вместо того чтобы взлетать, разбегаются как тараканы. Естественно, у меня сработал, как бы это выразиться… рефлекс. И потом, что за дела? В первый раз никто не поднялся, так и во второй такая же история. Мало того, они еще огнями мигают. У меня даже возникло подозрение: а не сошли здесь все с ума? А может, это похуже слабоумия, а? Включить посадочные огни во время вражеского налета!