Алексей Ивакин - Блокадный ноктюрн

Для тепла, расслабления и разговора. А вот пьяных дебошей у нас не бывает. Впрочем, вру. Бывают. Иногда. После таких историй – виновник просто выгоняется из отряда. Навсегда. И безоговорочно. Без права апелляции.

Устал пить? Иди спать.

— Думаешь, всё выжрут? — с сомнением смотрит Еж на спиртное. — Надо тогда перепрятать.

— Да неудобно просто. Давай, сначала дела все решим, а п-потом уже сидите тут.

— На самом деле, мужики, идите-ка в лес!

— Рита, мы только что оттуда, — это Змей подал голос.

— Ладно, мужики, пойдем, правда, посидим у нашей палатки, — Степан – серьезный такой мужик – вставляет свое веское слово.

Парни набирают еды-закуски в свои котелки и отправляются к палатке Васьки и Степки.

Они не входят ни в какой отряд. Они – сами по себе. Прямо как я. Рассказывать я про них не буду. Потому что не знаю про них ничего. Не потому что, они такие все из себя "черные" – а потому что мне это не надо. Мы встречаемся на Вахте, на Вахте и расстаемся.

Мы просто работаем вместе. Работаем… Воюем. Только у нас вместо автоматов – лопаты в руках. Похоронные команды…

Парни поднимаются на обрыв и исчезают за поворотом. Я и Еж – остаемся. Еж – потому что он все-таки командир. А мне просто интересно.

И еще… я же говорил, что официально меня тут нет? Меня нет ни в одном списке ни одного из отрядов. Я не написал, в двадцатый уже раз, заявление о вступлении в поисковый отряд, который когда-то сам создал! Я не расписываюсь в журнале техники безопасности. Я не подписался под распиской "О существовании статьи двести двадцать второй – предупрежден!" У меня нет справки из областного УВД – "По статье два-два-два не привлекался". Да, да… Для того, чтобы искать бойцов – сейчас необходимо доказательство того, что ты не привлекался за хранение боеприпасов и огнестрельного оружия. А если тебе нет восемнадцати – еще и разрешение от родителей, заверенное нотариусом. Я просто приехал и копаю. Меня нет. Я вне закона. Это местные власти придумали, что я вне закона. А мне пофигу. Не для них я работаю. Для себя. Для своей совести.

А вот и Тамбов пришел. Почти одновременно с ними – Архангельск-Северодвинск. Еще Тула, Рязань, Пермь, Питер…

Наших командиров аж шесть штук:

Юра – командир кировского отряда. Ритка – командир слободского "Возвращения", Ежик – Котельнич. Гоша Култышев – Фаленки. Леха Зыкин – Нолинск. Зуевский еще отряд. Командира пока не знаю как зовут. Еще толком не познакомился с ним.

А что вы хотели? У нас шестнадцать поисковых отрядов из Кировской области. Из сорока двух районов. Здесь шесть – остальные в Новгородской области.

А я из какого отряда? А не из какого. Я сам по себе. Семнадцатый я.

А вот и Сашка – командир всей синявинской поисковой экспедиции. Наши вятские отряды – все – подчиняются Юре Семененко. Юра за нас за всех перед Сашкой отвечает. Все просто. Как в армии.

Садимся за стол. Мы заводим генератор – лампочка над столом немедленно загорается. Так-то светло еще. Но – пусть будет еще светлее.

— Значит так, — начинает Сашка, сдвигая фуражку военного образца на затылок. — Есть две новости. Одна плохая…

— А вторая, соответственно, еще хуже… Начинай с ху… С очень плохой, — встревает Еж.

— Чтобы просто плохая – хорошей показалась? — засмеялся Юрка.

Хороших новостей от начальства не бывает. Даже в день зарплаты. А тут у нас зарплат нет. Тут мы платим.

Сашка пожимает плечами:

— Как скажете, товарищи командиры. Просто плохая новость – транспорта на захоронение не будет. Добираться будете сами. Я, конечно, попытаюсь…

Потом Сашка долго рассказывает, где он может достать транспорт, для того, чтобы поисковики добрались до похорон. Все ржут. Я улыбаюсь – новость как новость, ничего плохого. Первый раз, что ли? От нашей стоянки до кладбища – всего семь километров по прямой. В прошлом году ходили, в позапрошлом. Сейчас что, не доберемся, что ли?

— Новость очень плохая, — Саша держит паузу как хороший актер, дожидаясь, пока утихнут смешки за столом.

— Захоронение будет шестого числа…

Отлично. Замолкли все. Тишина мертвая.

Обычно, захоронения весной всегда восьмого мая. Перед Днем Победы. Вахта заканчивается в этот день.

— А с-смысл в чем? — Юра первым озвучил общий вопрос.

— Смысл, Юрий Тимофеевич, в том, что восьмого числа на торжественные мероприятия, посвященные Дню Победы приедет кто-то из на наших снусмумриков, — и Саша ткнул пальцем в тент.

— В смысле, Валька Матвиенко, что ли? — не понял Еж.

— Нет. Кто-то из президентов. Этот или тот – не знаю. Захоронение переносится на шестое – в целях безопасности. Поисковикам просили передать, чтобы носа не показывали из своих палаток. Иначе будут проблемы. Большие.

— Понятно. Как обычно – мы тут лишние, — это командир из Архангельска-Северодвинска голос подал. — Мы значит тут в грязи, сырые, голодные копаем, а эти. Это же нельзя так оставить, он же, они же…

И завел речь на тему, что кто-то предал Россию.

Это он любит.

Зато не любит Саша. И я тоже не люблю эти глупые разговоры. Если тебе не нравится что-то – иди и делай. Что делать? А я откуда знаю? Я тоже не знаю. Но сидеть и возмущаться на нетрезвую голову – более чем глупо. Или и закладывай фугас направленного действия. Одного сегодняшнего склада хватит на весь кортеж, вне зависимости от бронированности лимузинов.

И тут меня осеняет.

Они же нас боятся.

Нет, не только Снусмумрики. И не только поисковиков. Все они всех нас боятся. Не мы их – они нас. И мне вдруг становится приятно.

Меня – уставшего, грязного, мокрого, — они – довольные, сытые, толстые – они меня боятся. Потому что мне уже нечего терять. Почти нечего. Кроме своей семьи. И мне становится понятно, почему унижая свой народ правой рукой, левой они поощряют культ семьи – материнский капитал и все такое. Потому что человек, любящий свою семью будет держаться за нее. Это последний якорь в государстве, которое относится тебе как к рабу. Они не понимают одного. Того, что мы когда-нибудь снимем и этот якорь – зажмуримся и пойдем отвовевывать для своих сыновей нормальную жизнь.

Жизнь, в которой их внуки не будут их искать дедов, брошенных на мусорных свалках. Жизнь, в которой можно работать, а не зарабатывать. Где не нужно быть эффективным, а можно быть полезным. Где можно уметь, а не иметь.

Чего это меня на философствование-то потянуло?

— Машина за останками придет пятого в обед, — продолжает Саша. Мне его жалко. Потому что он сам понимает маразм происходящего, но ничего сделать не может.

— А дальше?

— А дальше оставаться в лагерях…

— Саш, работать-то можно?

Мать твою… Можно ли хоронить людей?

— Разрешения до какого числа?

Администрация Кировского района Ленинградской области выдает разрешения на "земляные работы".