Алексей Ивакин - Блокадный ноктюрн

ДядьВова только с виду сердит, а сам добрейшей души человек. Артемка, он же Шамриков-младший, он же Буденный – это прекрасно знает. А потому ругается в ответ:

— Я мамке сам расскажу, что ты тут курил!

— Напугал ежа голой задницей… — хмыкает батя. — Я тогда твоей жене расскажу, как ты за девками тут бегал.

— Бегал, так не догнал же, дядьВов! — вступает Еж.

— Ну и дурак! — крякает старший Шамриков.

ДядьВова у нас штатный философ. Работает он трактористом в колхозе. И не пьет, кстати. Вообще. Ничего. Даже пиво. Даже кефир. Хотя, может быть, кефир и пьет. Но я не видел.

— Тут, вить, как? Бабе не важно – догнал ты или нет. Бабе важно – бегал ты или нет. Баба она как черепаха из Зеноновской апории. Догнать может и не моги, но догонять обязанный.

— Дядь Вов, ты это… — Еж почесал затылок. — Преподом работать не пробовал?

ДядьВова тоже чешет затылок и раскуривает свою трубку:

— Навоз возил, поле пахал, баб и тех на сенокос возил и там их пахал. А переподом не пробовал? Это чо?

Ржач за столом. Еж пускает полулитровую кружку с водкой по кругу:

— За Вахту, мужики!

Ну, вот и встретились. Странное дело. Живем в одной области, в одном городе, а встречаемся только здесь. Судьба? Судьба…

— Завтра Васька со Степкой приедут. Созвонились утром с ними.

А вот это вообще отлично. Васька, Степан. Если бы не они – хрен бы мы тут что накопали. Я так думаю, этим питерским ребятам надо памятник поставить. А еще Сашке Алексееву.

Но с Сашкой мы потом встретимся. Когда встретимся – тогда и расскажу.

А Васька с Степкой завтра! Это же МУЖИКИ!

— Волки приехали? — спрашивает Еж.

— Тамбовские? Да, приехали. Стоят там же. "Ингрии" нет в этом году. Стоят под Синявино.

Синявино от нас в пяти километрах севернее. Час ходьбы по лесу. По городским меркам – рядом. По лесным – еще ближе. По поисковым – день работы. По военным… Три года.

Отгоняю от себя внезапно навалившееся чувство ТОЙ реальности. Я вдруг начинаю слышать разрывы, крики, стоны…

Это продолжается несколько секунд.

И я возвращаюсь. Такое бывает. Не обращайте внимания. И еще не раз будет.

Что-то меняется у меня на физиономии. Ребята старательно не замечают меня. ЭТО и у них бывает.

— Может, в Тамбов сгоняем? — предлагаю я.

— Да ну… — отмахнулся Буденный. — Успеем еще.

Я с ним согласен. Я и сказал-то так. Для проформы.

Вторая кружка пошла по кругу. Так удобнее пить. Вот ребята. Вот кружка. Хочешь – пей ее половину. Хочешь – губы макни. А хочешь – передай другому. Никто никого не принуждает. Главное – чтобы ты не устраивал "пьяные концерты" и утром вышел на работу. А так – пей на здоровье.

— Планы?

— На Квадратную хочу сходить, — подал голос Юди.

— На Квадрат лучше с пацанами, — встрял Буденный.

— Тогда к ЛЭП, там погуляем. А пацаны во сколько будут?

"Пацаны" – это Ванька и Серега. Почему их ждем? Да потому что у них металлоискатели очень хорошие. Это во-первых. А во-вторых – они тут живут. Это мы… приехали-уехали. А они тут живут. Не в Питере живут. В Питере они ночуют и работают. А живут они тут. Приедут сюда и живут.

— Отзвонятся, — ответил Еж, прикуривая от костра. — Прогуляемся пока тут. Давай по третьей.

Третья для нас святая. Нет. Не за любовь. Не за "фил-, гео-, био-" и прочие факи. Не за "тех, кто в море". И, даже, не за тех, кого с нами нет.

Третья за тех, кто с нами есть. Вы, наверное, не поймете. Да и не важно.

Я передаю кружку Матери. Та просто принюхивается, касается водки губами и передает Буденному.

И в это время с обрыва сваливаются галдящие дети – приехали, понимаешь, из Питера.

— Может все-таки, в Тамбов? — предлагаю я.

Словесного ответа нет. Даже Еж поморщился. Не сегодня. Сегодня дома. Дома. Именно так – Дома. С большой буквы "Д"

А ведь темнеет уже.

Дети жрать не хотят. В "Макдональдсе" отвечеряли, придурки. А мы с утроенной силой начинаем есть их ужин.

— Леха, спой!

Это мне.

— А нахуй не пойдешь?

Нет. Это не фраза моя. Это такой злой взгляд. Не могу. Не хочу. Не буду.

— Как там в Питере?

— А вот в "Икею" скатались и в "Маке" покушали!

— Дети – уроды! — ворчит Еж, отвернувшись к костру. И зло так ухмыляется. — И бабы – уроды!

— Бабы – козлы! — сплевываю я и закуриваю.

— Бабы – козлы. Да, — соглашается Еж.

— Еж, вместо того чтобы лаяться, лучше детям лекцию прочитай. Я пока тут штаны зашью ребенку, — флегматично говорит Рита.

— Какую еще лекцию? — удивился Андрюха.

— О Синявино, — отвечает Мать, вдевая нитку в иголку.

— Я чо, историк дипломированный? Вон, Дед пусть рассказывает.

Я смотрю на Ежа и улыбаюсь:

— Я здесь только второй раз. А ты уже лет семь сюда катаешься. Любого историка за пояс заткнешь. Рассказывай, давай!

Еж покачал головой и рявкнул на весь лагерь:

— Дети! Ну-ка бегом сюда! Сейчас папа жизни учить будет!

Рявкнул так, что лампочка под тентом закачалась.

Да. У нас есть лампочка. И розетки в землянке. У нас стоит генератор, который заводим вечерами, чтобы был свет над столами и электричество для зарядок мобил. А в этом году и для Риткиного нетбука. Мы крутые, да! Даже в интернет иногда выходим.

Постепенно дети собрались за столом.

— Телефоны убрали! — между прочим, папа Андрей может выглядеть таким суровым, что даже я его боюсь. — В Макдаке что жрали?

— Чикенымакнагетсы, — скороговоркой сказала какая-то девочка. Я их имена не запоминаю. Каждый год они новые. И одинаковые. — Мы и вам привезли, Андрей Евгеньевич!

— Нафнафигсы! Запихни это дерьмо себе в… рот запихни.

— Там, куда ты подумал, оно утром окажется, — флегматично сказал Дембель.

— Именно! Рита, не смотри на меня так!

Рита только покачала головой и продолжила что-то там штопать.

— Значит так, дети мои… Сколько, Алена, весит твой хренагетс?

— Не знаю, — растерялась Алена. Девочку, оказывается, Алена зовут. Она учится в девятом классе. Это все, что я о ней знаю. — Сто пятьдесят рублей он стоит.

— А коктейль молочный пила?

— Ага… Ааа…

— Бэ. Ты за час сожрала месячную норму блокадного ленинградца. Дети ели по сто двадцать пять грамм хлеба в день.

— А я вообще хлеб не ем! — крикнул кто-то из школьников.

— А у них больше ничего не было. Хлеб только. Иногда еще землю в магазинах давали.

— Зачем землю??

— В сентябре немцы бомбежкой уничтожили Бадаевские склады. Продуктов там было относительно немного. Пять-шесть суточных норм продовольствия для такого города как Ленинград – это мелочь. Там было масло, сахар, жиры. Все, что не сгорело – впиталось в землю. Вот эту землю зимой и выдавали иногда.

Над темнеющим лесом молчание. И только речка журчит, журчит…

Андрей продолжал:

— Продовольствие было подвезти сложно. Практически невозможно. Ладогу простреливали немцы. Самолеты доставляли каплю в море. Поэтому и выдавали только хлеб. Здесь, где мы стоим, пытались прорвать блокаду. Всего было семь попыток. Четыре из них вот здесь – Еж махнул рукой в сторону воронки, чернеющей метрах в трех от стола. Из воронки растут ивы.