Иван Черных - Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков

Главный режиссер произнес речь:

— Дорогие товарищи! Сегодня у нас счастливый день: мы снова в нашем родном городе, снова играем на нашей сцене. И это благодаря нашей доблестной Красной Армии, представители которой присутствуют у нас. Это одни из тех, кто освобождал наш город, кто гонит врага вспять. Так выпьем же за нашу Красную Армию, за скорую победу над врагом!

К генералу и Меньшикову потянулись руки с рюмками, зазвенело стекло. Репетиторская наполнилась веселыми, радостными голосами, смехом.

Петрухин и Меньшиков уходили из театра возвышенные, одухотворенные, забыв на время о войне, о вчерашних и завтрашних трудностях.

Когда вышли на улицу, Меньшиков высказал закравшееся ранее подозрение:

— Товарищ генерал, похоже, они приняли нас за кого-то другого.

— Похоже, — усмехнулся Петрухин и подмигнул: — А что, мы тоже, кажется, неплохо сыграли роль непосредственных освободителей города…

Утром Меньшиков явился к заместителю командующего ВВС фронта по тылу, тому самому упитанному полковнику, который пристально поглядывал на них в театре. Журавский поздоровался с Меньшиковым за руку и с усмешечкой спросил:

— Как отдыхали, летчики-молодчики?

— Спасибо, товарищ полковник, хорошо отдыхали, — ответил Меньшиков. — В гостинице натоплено, правда, не жарко, но вполне терпимо.

— Еще бы! — совсем развеселился полковник. — После банкета с молоденькими актрисочками. — Он расхохотался, беззлобно погрозил: — Ну, летчики-налетчики! Нигде не прозевают. Мой генерал задержался, а они тут как тут…

— Присаживайтесь, — хозяйским жестом указал он на стул и прошел за стол. — Из какой дивизии, перехватчики? Что-то я вас не помню.

— Из дальней бомбардировочной, — сказал Меньшиков.

— Из дальней? — удивленно вскинул бровь Журавский. — Вот не знал, что вы освобождали Ростов.

— Как же… — Удивление полковника несколько смутило Меньшикова. — Наши летчики много тут всякой вражеской техники накрошили.

— За что вас персонально и пригласили на открытие гастролей? — съязвил Журавский и уселся по-хозяйски за стол. Перекинул листок календаря, спросил официально, строго: — А с чем ко мне пожаловали?

— Наш двадцать первый полк… — стал объяснять Меньшиков, но Журавский перебил:

— Двадцать первый? Помню, помню. — Посмотрел на Меньшикова. — Тот самый, что на Сакском аэродроме сидел?

— Так точно.

— А вы командир, майор… майор?…

— Меньшиков.

— Да, да, Меньшиков. Тот, что на аэродроме паниковал?…

Теперь Меньшиков узнал голос: «Твои летчики либо от страха ориентировку потеряли, либо немецкие танки с нашими спутали…» Так вот каков этот хозяин аэродромов!…

И голова будто бы умная: с высоким лбом, большими залысинами; и вид наполеоновский — смотрит свысока, полководчески… Неужто он до сих пор не знает, что случилось на Сакском аэродроме?… И Меньшиков не сдержался:

— Да, товарищ полковник, это я паниковал. За своих подчиненных беспокоился. А чье-то хладнокровие стоило им восьмидесяти жизней.

— А как же ты хотел, майор? — Журавский встал, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Он и в самом деле чем-то походил на французского полководца — ниже среднего роста, с выступающим животиком, нос небольшой, с горбинкой, двойной подбородок. — На войне и стреляют, и убивают. — Остановился напротив Меньшикова, взглянул на часы. — Так по какому вы делу?

— В настоящее время полк базируется под Сальском, — встал и Меньшиков. — Летать оттуда далеко, бесцельно жжем бензин, масло, расходуем моторесурс.

— На то вы и дальнебомбардировочная, — вставил Журавский. — Зато подальше от фронта.

— Вот мы и хотели бы поближе к фронту. До Сальска полк сидел под Михайловкой на полевом аэродроме…

— Понял вашу идею. — Журавский пристукнул рукой по столу, словно поставил печать. — Не выйдет. На этот аэродром мы посадим ближнебомбардировочную или истребителей. — Полковник повернулся и пошел на свое место, давая понять, что разговор окончен.

«А ведь он никого не собирается туда сажать», — мелькнула догадка у Меньшикова. Ему не раз приходилось встречаться с такими начальниками, которые любую идею подчиненных отвергали лишь только потому, что исходила она не от них, чтобы показать себя мудрее: они начальники, им и по штату положено выдвигать прожекты, а подчиненным — беспрекословно их выполнять. Журавский и там, на Сакском аэродроме, пресек Меньшикова, потому что считал, что лучше разбирается в обстановке, видит дальше и глубже. Чтобы убедиться в своей догадке, Меньшиков рискнул пойти на эксперимент.

— Вообще-то вы правы, товарищ полковник. Там у нас и аэродром стационарный, и жилье капитальное. А тут в палатках придется мерзнуть, того и гляди немецкая авиация шандарахнет. Но начальство не понимает… Пусть вначале ближнебомбардировочная и истребители путь нам расчистят…

Мина сработала. Журавский даже красными пятнами покрылся от такого признания. Круто повернулся и остановился напротив майора, пронзил его презрительным взглядом.

— Ах, вон оно что… С Сакского аэродрома спешили в тыл и теперь надеетесь отсидеться там, пока вам дорожку в небе расчистят ближние бомбардировщики да истребители? Не выйдет! И чтобы служба вам не показалась медом, приказываю завтра же перебазироваться в Михайловку…

Новый аэродром, а вернее, старый — летчики хотя и мало летали на нем, но успели полюбить его за простор, за сытую жизнь (колхозы снабжали их свежим мясом, овощами, фруктами), за везение (полк не потерял здесь ни одного бомбардировщика) — благоприятно подействовал на личный состав: лица летчиков и техников повеселели, в дни нелетной погоды, когда общежития не пустовали, окна дрожали от хохота, от задорных песен, от баяна, на котором виртуозно играл старшина Королев, воздушный стрелок из экипажа Меньшикова.

Хорошему настроению, правда, способствовали не только перебазирование и теплая погода — южные ветры несли уже оттепель, — но и боевые успехи: полк нанес ряд ударов по Мариупольскому и Харьковскому заводам, где немцы наладили ремонт танков, по Херсонскому и Николаевскому аэродромам, по портам и железнодорожным узлам с вражеской техникой. За боевые достижения Меньшикову и многим его подчиненным присвоили очередные воинские звания, а главное, полк, который был на грани расформирования из-за больших потерь, снова стал расти — прибыло пополнение из училищ, из госпиталей. За две недели вернулись восемь человек — летчики, штурманы, воздушные стрелки и стрелки-радисты, считавшиеся погибшими. А сегодня утром из госпиталя прибыл лейтенант Туманов. Меньшиков так обрадовался, словно дождался родного сына: обнял его и расцеловал. Правда, в санкарте, которую привез с собой лейтенант, было записано, что он нуждается в стационарном лечении, постоянном наблюдении врачей и, разумеется, к летной работе не допускается. Но важно, что он вернулся в полк, к фронтовым товарищам, к самолетам. Рвется в небо, утверждает, что чувствует себя хорошо. И дай-то бог. Для настоящего летчика полеты что воздух — без них он зачахнет. А врачи, они тоже люди и могут ошибаться. Во всяком случае, он, командир полка, сделает все, чтобы вернуть лейтенанта к летной работе. Хорошего помощника Меньшиков обрел и в заместителе по летной подготовке майоре Омельченко, богатырского сложения летчике, бывшем заводском испытателе.