Иван Черных - Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков

Ирина как-то озорно глянула на него, на строй и наклонилась над рюкзаком.

— Сурдоленко, помоги, — пришел наконец в себя Александр и шагнул вслед за сержантом, который находился уже около девушки и поднимал ее рюкзак. — В свою кабину. И девушке подготовьте место. — Повернулся к Серебряному: — Снимайте лишние бомбы. — Взял Ирину за локоть и повел от самолета. Когда члены экипажа скрылись за капониром, притянул ее к себе, поцеловал: — Здравствуй!

Она прильнула к нему, обхватила за плечи.

— А все-таки мы с тобой счастливые, — сказала радостно, возбужденно. — Я хотела только увидеть тебя перед дальней и долгой командировкой, а оказалось, ты даже выбрасывать меня будешь…

Он не находил слов, лишь теребил ее густые черные волосы, заплетенные в косы и закрученные в тугой узел на затылке.

Их разговор прервал упавший с высоты гул самолета — нудный, с прерывистым завыванием. Запоздало заукала сирена, и все, кто был у самолета — штурман, стрелки, авиаспециалисты, — рванулись к бомбоубежищу. Александр тоже хотел бежать, схватил Ирину за руку и смутился: она насмешливо поглядывала то на убегавших, то на него.

— Что это? — спросила с наивной невинностью.

— Видишь ли… — неуверенно попытался Александр оправдать товарищей, — никто не боится так бомбежек, как авиаторы; может, потому, что сами бомбят. Кстати, нам тоже не мешало бы воспользоваться бомбоубежищем. Чем черт не шутит…

— Так это же «Фокке-Вульф», разведчик, — упрекнула Ирина. — Разве ты по гулу не узнал?

Александр поразился ее слуху: в небе и в самом деле завывала «рама», но отличить ее от других самолетов даже он, летчик, сразу не смог… Разведчик, конечно же, бомбить не станет. Прилетел, видимо, чтобы сфотографировать аэродром. Вовремя угодил — почти все самолеты находились в небе.

Зенитки открыли огонь. «Фокке-Вульф» покружил немного и удалился восвояси.

Из бомбоубежища показались Серебряный со стрелками и авиаспециалистами.

— Что, командир, решил проверить выдержку нашего нового члена экипажа? — сострил Серебряный.

— Нет, Ваня, это она проверила нашу. И, скажу тебе по секрету, некоторые очень некрасиво выглядели, особенно симпатичный капитан.

— Так я не от ганса, за папиросами в каптерку бегал. — Серебряный для убедительности достал портсигар.

— Ты же не куришь, — разоблачил его Александр.

— Чего ради дружбы не сделаешь, — остановился около них Серебряный и протянул девушке портсигар. — Закурите на счастье.

Ирина и Александр взяли папиросы. Серебряный щелкнул зажигалкой, дал им прикурить.

— Чтобы дома не журились. — Затянулся и закашлялся. — Не зря говорят: капля никотина лошадь убивает. — Раздавил носком сапога окурок, влюбленными глазами посмотрел на Ирину. — Оставайтесь в нашем экипаже насовсем. Такого штурмана из вас сделаю!

— Боюсь, Ваня, ты в первом же полете с ней потеряешь ориентировку. Да и кабина у тебя тесная.

— А ты не бойся, командир, с Ваней Серебряным она никогда ничего не потеряет.

— Уговорили. — Ирина выпустила изо рта дым, как заправская курильщица. — Так и быть, после войны займусь штурманским делом. А сейчас разрешите, товарищ капитан, кое-какую консультацию получить у командира. Конфиденциально.

— Пардон, пардон. — Ваня лихо козырнул и заспешил за стрелками.

Чернильная темнота окутывала самолет. Частые вспышки молний били по глазам, ослепляя и оглушая. Не видно ни стрелок приборов, ни лампочек подсветки, не слышно гула моторов, лишь чувствуется, как бомбардировщик то проваливается вниз, то взмывает ввысь. Трещат и стонут нервюры, звенят от напряжения стрингера; кажется, самолет вот-вот развалится. С консолей крыльев срываются голубые огненные язычки электрических разрядов, а там, где крутятся винты, светятся неоновые круги. Непонятно, каким чудом держится самолет в этом адовом небе, бушующем грозовыми смерчами, и как ему, молодому летчику, удается вести его в кромешной тьме, когда из поля зрения то и дело исчезают авиагоризонт, указатель скорости, вариометр.

А молнии сверкают все чаще, все оглушительнее гремят раскаты грома.

— Штурман, стрелки, как вы там? — поинтересовался Александр по СПУ сквозь неимоверный треск электрических разрядов.

— Нам-то что, — отозвался Серебряный, — сидим, бога вспоминаем. А тебе как — ни одной стрелки не видно? Может, вернемся? Облака плотнеют, и если врежемся в саму грозу…

— Ты же говорил, бояться нечего, обойдем.

— И на старуху бывает проруха…

Вернуться… Заманчивая идея. Весь день они провели бы вместе… Столько ждал он этой встречи! И доведется ли увидеться еще! По слухам, фашисты свирепствуют в Крыму, большие силы бросили против партизан. А леса и горы там не ахти какие… Трудно придется Иринке. Жалость к ней, одиночество, которое он испытывал, пока не нашел ее, снова хлынули в душу, и он едва сдержался, чтобы не позвать ее по СПУ, не высказать своих чувств.

Перед самым носом бомбардировщика сверкнула молния, ударила сверху вниз, чуть наискосок, и в кабине остро запахло озоном.

— Товарищ командир, экипажи, что пошли на бомбежку, запрашивают запасную цель, — доложил Сурдоленко. — Не могут пробиться: гроза.

— А Меньшиков наказывал нам доставить ее в целости и сохранности, — напомнил Серебряный. — Мы не имеем права рисковать.

Александр, чтобы не выдать разрывающую душу тоску, хотел ответить шуткой, а получилось зло:

— Заботливый, погляжу. Рассчитываешь провести занятия, как ориентироваться по звездам?

Серебряный то ли не уловил злости, то ли не обратил на это внимания, хохотнул:

— А что, я такой.

Бомбардировщик швыряло, как утлое суденышко в штормовом море. Александр еле удерживал штурвал, то и дело выхватывал машину из падения, из кренов. Да, разумнее было вернуться. Он нажал кнопку СПУ.

— Сурдоленко, свяжи-ка меня с пассажиркой.

Он представил, как стрелок-радист снимает со своей головы шлемофон, надевает на Ирину, как пристегивает, касаясь руками ее шеи, ларингофоны, и в груди шевельнулась ревность. Ему захотелось самому погладить ее нежную шею, щеки.

— Товарищ командир, слушаю вас, — отозвалась Ирина официально, будто чужая, и все равно он уловил в ее голосе милые, родные оттенки, которые наполнили его сердце нежностью, любовью.

— Как себя чувствуете? — Он вынужден был говорить с ней на «вы», чтобы в случае каких-либо осложнений не бросить на нее и тени своей тяжелой судьбы — ведь, кроме Серебряного, никто в полку не знает, что они больше чем знакомые…