Петер Хенн - Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945

Два противоположных мнения. Во мне боролись две личности.

«Послушай, трус. В Карпатах все еще остаются тысячи немецких солдат – пехотные дивизии с лошадями и повозками, не имеющие танков, артиллерии и грузовиков. Они закончат свой путь в Сибири, если ты не попытаешься остановить русские танки, даже хотя бы на несколько часов. Танки ИС и Т-34 стоят на платформе на той станции, которую вы должны разбомбить. Они все еще на платформе, ожидают команду на движение. Ты лишь должен уничтожить станцию и главный путь, чтобы другие танки не смогли прибывать туда в течение сорока восьми часов. Сорок восемь часов отсрочки для других. Выиграть два дня. Два дня, которые позволят отрезанным частям сформировать фронт на линии Брно – Ольмютц [189]—Моравска-Остра-ва и соединиться с основными силами. Оставайся на месте и руководи своим звеном. Ты должен подавать пример. Это то, за что тебе платят. Взгляни, погода улучшается. Твой командир группы не поверил бы тебе, если бы ты в своем преждевременном возвращении обвинил погоду. Сейчас ты пересек линию фронта. Поверни на юг, чтобы зайти на танки сзади. Как только закончишь атаку, сразу же домой на максимальной скорости».

«Посмотри, вот они. Ты видишь их? Там, около станции, выстроенные рядами. Прекрасная цель, не так ли? Теперь вираж и отдай распоряжения. Ты не сказал ни слова по двухсторонней связи с тех пор, как взлетел. Вперед и передавай им инструкции. В любом случае теперь ты не сможешь повернуть назад. Слишком поздно».

«У тебя все еще есть время. Одна минута. Только одна минута».

«Атака. Момент настал».

«Заходи на них, если ты не трус».

Я нажал кнопку передатчика.

– Цель впереди. Вы видите ее?

– «Виктор»… цель видим… конец связи.

– Разомкнуться. Приготовиться к бомбометанию. Сбросьте бомбы, затем пикируйте вниз за мной и выпускайте свои ракеты.

– «Виктор»…

Я оглянулся вокруг, осматривая небо и землю.

– Отойдите немного от меня. Не держитесь слишком близко.

Тишина.

– Поняли?

– «Виктор».

– Я захожу.

«Фокке-Вульфы» одним за другим круто пикировали с высоты 460 метров. Я аккуратно прицелился, без тени нервозности, поскольку сотни раз делал это прежде. Бомба оторвалась от бомбодержателя, и я потянул нос самолета вверх.

Внезапно мои ноги сорвало с педалей руля направления и отбросило к туловищу. Мои колени вывернуло.

Мне захотелось закричать.

Бац! Бац! Бац!

Попадания в фюзеляж и ветровое стекло – дождь вспышек. Я упал вперед на ручку управления. Черные пятна и красные круги заплясали у меня перед глазами, и я потерял сознание.

Голос в моих наушниках:

– Выравнивайте, герр лейтенант. Выравнивайте. Лес… лес.

Я инстинктивно потянул за ручку управления, выровнял машину и открыл глаза.

– Выравнивайте, герр лейтенант.

Я сползал в своем кресле. Обе мои руки сжимали ручку управления и действовали. Мне хватило времени, чтобы увидеть, как машина взбрыкнула, а затем в наушниках снова раздался голос:

– Герр лейтенант… герр лейтенант… задние самолеты сбиты зенитной артиллерией. Они упали на станцию вместе со своими бомбами. Внизу под нами море огня. Нас осталось только трое. Что нам делать?

Я попытался ответить, но у меня не было никаких сил, чтобы открыть рот. Я даже не мог дотянуться до кнопки передатчика на ручке управления. Эти два новичка слева и справа время от времени выпускали очереди, прикрывая меня так, как могли… и приближались ко мне.

– В чем дело? Вы ранены?

Я не мог ответить. Я смутно чувствовал, что не должен ослаблять хватку своих рук на ручке управления, иначе никогда снова не смогу ее взять. Я просто кивнул. Я еще раз свалился в пикирование и должен был использовать всю свою силу, чтобы вывести машину. Два моих новичка заметили это и подошли поближе.

«Вы не правы, – подумал я. – Оставьте меня. Держите дистанцию. Бедняги, что с вами случится, если появятся истребители?»

Снова голос в моих наушниках:

– Ваш двигатель поврежден?

Я покачал головой.

– Ваша машина не горит. Фюзеляж позади пробит пулями. Это все, что мы можем увидеть. Мы остаемся с вами.

Я повторил эту последнюю фразу про себя и попытался представить, что случилось со мной. Прежде чем я успел это сделать, красно-черная пелена снова закрыла мои глаза, и я опять услышал голос: – Выравнивайте. Ради бога, выравнивайте. Я потянул за ручку управления, чтобы задрать нос вверх. Вот так. Я должен был постоянно тянуть обеими руками за ручку управления и не отпускать ее. Я был вынужден откинуться назад в своем кресле. Я пришел в себя. Мой первый взгляд был на приборную доску. Скорость 400 км/ч. Высота 30 метров. Давление, количество топлива и масла нормальные. Мой курс был на север, в направлении немецких позиций. Благодаря Богу двигатель работал ровно. Я пилотировал самолет только при помощи ручки управления. Педали руля направления не реагировали. Я чувствовал, что они были какими-то дряблыми.

Бензин толчками просачивался в кабину. Должно быть, был пробит фюзеляжный топливный бак, находившийся сразу же за моим креслом. Почему же моя машина не горит? Нет, следов дыма нет. Я все еще контролирую свой самолет, но надолго ли? Я ничего не чувствовал, никакой острой боли, но мои ноги не отзывались. Мое тело ниже спины потеряло чувствительность, словно омертвело. Я испытал шок, удар грома, когда внезапно увидел свои задранные ноги. Скрючившись в своем кресле, удерживаемый привязными ремнями, я почувствовал, что у меня закружилась голова. Я должен был взять себя в руки. Я задыхался и автоматически поднял глаза вверх.

Приблизительно на высоте 3000 метров в нашем направлении летело звено Яков. Они возвращались домой после патрулирования в нашем тылу. Возможно, они не увидят нас. Боже, позволь нам проскользнуть незамеченными! Мое сердце отчаянно и глухо колотилось. Мои два парня ничего не замечали. У меня едва бы хватило сил, чтобы развернуться. Я должен был лететь по прямой линии на север и ждать, пока не достигну наших позиций, чтобы приземлиться. Я помнил, что расстояние от цели до линии фронта предполагало четверть часа полетного времени.

Мой двигатель держался. Я должен был делать то же самое, если не хотел быть сбитым и не попасть в руки к русским. Они забьют тебя насмерть прикладами винтовок. Во всяком случае, так говорили. Два новичка держались за моим хвостом, крылом к крылу, как их учили. Они продолжали смотреть на меня, ожидая распоряжений. Я чувствовал их глаза, прикованные к своей шее, но не мог повернуть голову.

Я должен был довести их до нашей территории; только над ней они могли чувствовать себя уверенно. Это был их первый вылет. Если я не сделаю этого, то они будут потеряны. А я обещал позаботиться о них. Я не должен позволять носу своего самолета опускаться. Я должен приклеиться к креслу и удерживать ручку управления. Больше не было необходимости использовать дроссель. Он был полностью открыт. Через несколько минут я должен быть над нашими позициями.